Невротик по Хорни 5
Время чтения:
26 мин.
НАШЕ стремление к любви, если оно вообще имелось, маскировало вымогательство
определенных осязаемых благ или выгод.
Стремление Другого к любви, если оно вообще имелось, маскировало вымогательство определенных осязаемых благ или выгод.
МЫ стремились получить как можно больше денег, выгод, материальных благ, других благ, чтобы получить как можно больше любви.
Другой стремился получить как можно больше денег, выгод, материальных благ, других благ, чтобы получить как можно больше любви.
НАШЕ стремление к обладанию являлось одной из фундаментальных форм защиты от тревожности.
Стремление Другого к обладанию являлось одной из фундаментальных форм защиты от тревожности.
НАША потребность в любви, как преобладающая форма защиты от тревожности, вытеснялась столько глубоко, что не проявлялась на поверхности.
Потребность Другого в любви, как преобладающая форма защиты от тревожности, вытеснялась столько глубоко, что не проявлялась на поверхности.
НАША жадность в отношении материальных вещей занимала место НАШЕЙ глубокой вытесненной потребности в любви и привязанности.
Жадность Другого в отношении материальных вещей занимала место его глубокой вытесненной потребности в любви и привязанности.
МЫ стремились к любви, в какой бы форме она ни проявлялась и какие бы методы ни применялись ради её достижения.
Другой стремился к любви, в какой бы форме она ни проявлялась и какие бы методы ни применялись ради её достижения.
МЫ стремились к любви, но если терпели неудачу в каких-либо взаимоотношениях, то полностью отстранялись от людей и не шли на сближение с другим человеком.
Другой стремился к любви, но если терпел неудачу в каких-либо взаимоотношениях, то полностью отстранялся от людей и не шел на сближение с другим человеком.
Вместо попыток установить привязанность к какому-либо человеку, МЫ испытывали навязчивую потребность в вещах, еде, покупках, чтении или в получении чего-либо.
Вместо попыток установить привязанность к какому-либо человеку, Другой испытывал навязчивую потребность в вещах, еде, покупках, чтении или в получении чего-либо.
МЫ навязчиво ели, копили деньги, достигали чего-либо.
Другой навязчиво ел, копил деньги, достигал чего-либо.
При появлении новой любовной связи НАША навязчивая потребность в получении и поглощении ослабевала, а очередная неудача вновь оканчивалась злоупотреблением пищей, жадностью, накопительством.
При появлении новой любовной связи навязчивая потребность Другого в получении и поглощении ослабевала, а очередная неудача вновь оканчивалась злоупотреблением пищей, жадностью, накопительством.
После острого разочарования МЫ хотели навязчиво есть.
После острого разочарования Другой хотел навязчиво есть.
МЫ вытесняли НАШУ неумеренность в отношении пищи.
Другой вытеснял свою неумеренность в отношении пищи.
НАША вытесненная неумеренность в отношении пищи проявлялась в потере аппетита или функциональных желудочных расстройствах.
Вытесненная неумеренность Другого в отношении пищи проявлялась в потере аппетита или функциональных желудочных расстройствах.
МЫ желали любви и всё ещё осмеливались стремиться к ней, но любое разочарование могло порвать нить, которая связывала НАС с кем-то.
Другой желал любви и всё ещё осмеливался стремиться к ней, но любое разочарование могло порвать нить, которая связывала его с кем-то.
МЫ травмированы столь сильно и в столь раннем возрасте, что НАШЕ сознательное отношение стало позицией глубокого неверия в какую-либо любовь и привязанность.
Другой травмирован столь сильно и в столь раннем возрасте, что его сознательное отношение стало позицией глубокого неверия в какую-либо любовь и привязанность.
МЫ занимали позицию глубокого неверия в какую-либо любовь и привязанность.
Другой занимал позицию глубокого неверия в какую-либо любовь и привязанность.
НАША тревожность была столь глубока, что МЫ довольствовались тем, что лишь бы НАМ не причиняли какого-либо явного вреда.
Тревожность Другого была столь глубока, что он довольствовался тем, что лишь бы ему не причиняли какого-либо явного вреда.
МЫ приобретали циничное, глумливое отношение к любви и предпочитали только удовлетворение своих реальных потребностей в материальной помощи, совете, сексуальной сфере.
Другой приобретал циничное, глумливое отношение к любви и предпочитал только удовлетворение своих реальных потребностей в материальной помощи, совете, сексуальной сфере.
Лишь после избавления от большей части нашей тревожности МЫ были бы в состоянии желать любви и ценить её.
Лишь после избавления от большей части своей тревожности Другой был бы в состоянии желать любви и ценить её.
НАШЕ отношение к любви содержало в себе:
ненасытность в любви,
потребность в любви, чередующаяся с жадностью вообще,
отсутствие явно выраженной потребности в любви в сочетании с общей жадностью,
возрастание как тревожности, так и враждебности.
Отношение Другого к любви содержало в себе:
ненасытность в любви,
потребность в любви, чередующаяся с жадностью вообще,
отсутствие явно выраженной потребности в любви в сочетании с общей жадностью,
возрастание как тревожности, так и враждебности.
НАША ненасытность в любви выражалась ревностью и требованием абсолютной, безусловной любви.
Ненасытность Другого в любви выражалась ревностью и требованием абсолютной, безусловной любви.
НАША ревность была непропорциональна опасности потерять любовь.
Ревность Другого была непропорциональна опасности потерять любовь.
НАША ревность диктовалась постоянным страхом утратить обладание данным человеком или его любовь.
Ревность Другого диктовалась постоянным страхом утратить обладание данным человеком или его любовь.
МЫ видели опасность утратить обладание кем-то или его любовью в любом его интересе, занятии, отношениях.
Другой видел опасность утратить обладание кем-то или его любовью в любом его интересе, занятии, отношениях.
НАША ревность к интересу кого-то проявлялась в отношениях с родителями, детьми, в любовных, дружеских отношениях.
Ревность Другого к интересу кого-то проявлялась в отношениях с родителями, детьми, в любовных, дружеских отношениях.
МЫ испытывали повышенную чувствительность по поводу интересов и связей человека, к которому МЫ ревновали.
Другой испытывал повышенную чувствительность по поводу интересов и связей человека, к которому он ревновал.
МЫ испытывали повышенную чувствительность, ревновали по формуле: «ты должен (должна) любить исключительно меня».
Другой испытывал повышенную чувствительность, ревновал по формуле: «ты должен (должна) любить исключительно меня».
МЫ переживали, что доброта, расположение, любовь кого-то к НАМ точно так же достаётся и остальным, поэтому не имеет никакого значения.
Другой переживал, что доброта, расположение, любовь кого-то к нему точно так же достаётся и остальным, поэтому не имеет никакого значения.
МЫ немедленно и полностью обесценивали всякое чувство любви и расположения, которое НАМ приходилось делить с остальными людьми.
Другой немедленно и полностью обесценивал всякое чувство любви и расположения, которое ему приходилось делить с остальными людьми.
МЫ испытывали приступ ревности, когда у НАС имело место соперничество с братом или особое расположение к матери или отцу.
Другой испытывал приступ ревности, когда у него имело место соперничество с братом или особое расположение к матери или отцу.
НАША ревность, несоразмерная поводу, была результатом детских приступов ревности в момент соперничества с братом за любовь родителей.
Ревность Другого, несоразмерная поводу, была результатом детских приступов ревности в момент соперничества с братом за любовь родителей.
МЫ ощущали, что теряем из той любви, внимания родителей, которые МЫ имели ранее.
Другой ощущали, что теряем из той любви, внимания родителей, которые он имел ранее.
НАШЕ соперничество с братом не исчезало, было навязчивым.
Соперничество Другого с братом не исчезало, было навязчивым.
НАША ревность была обусловлена невротическими обстоятельствами жизни.
Ревность Другого была обусловлена невротическими обстоятельствами жизни.
МЫ носили в себе ревность, имевшую место в детстве и впоследствии не преодоленную.
Другой носил в себе ревность, имевшую место в детстве и впоследствии не преодоленную.
У НАС существовала ненасытная потребность в любви и привязанности, возникающая вследствие глубинной тревожности.
У Другого существовала ненасытная потребность в любви и привязанности, возникающая вследствие глубинной тревожности.
НАША взрослая ревность была повторением инфантильной ревности.
Взрослая ревность Другого была повторением инфантильной ревности.
НАША сильно выраженная ревность, которую МЫ испытывали в отношении к родителям или к своему брату и которую МЫ испытывали в отношениях с кем-то проистекала из одних и тех же источников.
Сильно выраженная ревность Другого, которую он испытывал в отношении к родителям или к своему брату и которую он испытывал в отношениях с кем-то проистекала из одних и тех же источников.
МЫ выражали НАШУ ненасытную потребность в любви поиском абсолютной любви.
Другой выражал свою ненасытную потребность в любви поиском абсолютной любви.
МЫ хотели, чтобы НАС любили за то, что МЫ есть, а не за то, что МЫ делаем.
Другой хотел, чтобы его любили за то, что он есть, а не за то, что он делает.
МЫ проявляли невротическое желание абсолютной любви крайне требовательно, в той форме, в которой оно было неосуществимо.
Другой проявлял невротическое желание абсолютной любви крайне требовательно, в той форме, в которой оно было неосуществимо.
МЫ требовали любви, не допуская никаких условий или оговорок.
Другой требовал любви, не допуская никаких условий или оговорок.
НАШЕ требование любви предполагало желание, чтобы НАС любили, несмотря на любое самое вызывающее поведение.
Требование любви Другого предполагало желание, чтобы его любили, несмотря на любое самое вызывающее поведение.
МЫ испытывали желание, чтобы НАС любили, несмотря на любое самое вызывающее поведение, в качестве меры безопасности, потому что глубоко в душе МЫ отмечали тот факт, что МЫ полны враждебности и чрезмерных требований, и вследствие этого испытывали понятные и соответствующие по силе опасения, что человек может отреагировать уходом, или гневом, или местью, если эти враждебность станет явной.
Другой испытывал желание, чтобы его любили, несмотря на любое самое вызывающее поведение, в качестве меры безопасности, потому что глубоко в душе он отмечал тот факт, что он полон враждебности и чрезмерных требований, и вследствие этого испытывал понятные и соответствующие по силе опасения, что человек может отреагировать уходом, или гневом, или местью, если эти враждебность станет явной.
МЫ считали, решали, что очень легко любить приятного, милого человека, но любовь должна доказать свою способность выносить любое поведение того, кого любишь.
Другой считал, решал, что очень легко любить приятного, милого человека, но любовь должна доказать свою способность выносить любое поведение того, кого любишь.
МЫ хотели «проверить», «проверяли» своим несносным поведением насколько НАС любят за то, что МЫ это МЫ, а не за НАШУ прелесть и послушность.
Другой хотел «проверить», «проверял» своим несносным поведением насколько его любят за то, что он это он, а не за его прелесть и послушность.
МЫ воспринимали критику по отношению к НАМ, как отказ НАС любить.
Другой воспринимал критику по отношению к нему, как отказ его любить.
У НАС возникала неудовлетворенность от своей потребности в любви и привязанности от критики, намеков, что МЫ не нравимся, что НАМ надо измениться, изменить поведение, что МЫ чем-то не устраиваем.
У Другого возникала неудовлетворенность от своей потребности в любви и привязанности от критики, намеков, что он не нравится, что ему надо измениться, изменить поведение, что он чем-то не устраивает.
НАШЕ невротическое требование абсолютной любви включало в себя желание быть любимым, не давая ничего взамен.
Невротическое требование Другого абсолютной любви включало в себя желание быть любимым, не давая ничего взамен.
НАШЕ невротическое требование абсолютной любви включало в себя желание, чтобы НАС любили не получали от этого никакой выгоды.
Невротическое требование Другого абсолютной любви включало в себя желание, чтобы его любили не получали от этого никакой выгоды.
МЫ чувствовали, что МЫ не способны испытывать какую-либо теплоту или проявлять любовь и не желаем делать этого.
Другой чувствовал, что он не способен испытывать какую-либо теплоту или проявлять любовь и не желает делать этого.
Любое преимущество или удовлетворение, получаемое кем-то при любви и привязанности к НАМ, тут же возбуждало НАШЕ подозрение, что он(она) любит НАС лишь ради получения этого преимущества или удовлетворения.
Любое преимущество или удовлетворение, получаемое кем-то при любви и привязанности к Другому, тут же возбуждало его подозрение, что он(она) любит его лишь ради получения этого преимущества или удовлетворения.
МЫ завидовали тому удовлетворению, которое получал кто-то от НАШИХ с ним отношений, потому что полагали, что НАС любят лишь ради получения такого удовлетворения.
Другой завидовал тому удовлетворению, которое получал кто-то от его с ним отношений, потому что полагал, что его любят лишь ради получения такого удовлетворения.
МЫ были неловки в преподнесении подарков, потому что подарки заставляли НАС сомневаться в том, что НАС любят.
Другой был неловок в преподнесении подарков, потому что подарки заставляли его сомневаться в том, что его любят.
НАШЕ требование абсолютной любви включало в себя желание в качестве доказательства любви принимать жертвы.
Требование Другого абсолютной любви включало в себя желание в качестве доказательства любви принимать жертвы.
МЫ были уверенны, что НАС любит кто-то, только если он, жертвует всем ради НАС.
Другой был уверен, что его любит кто-то, только если он, жертвует всем ради него.
МЫ получали уверенность, что НАС любит кто-то, жертвуя убеждениями, личной целостностью, деньгами, временем ради НАС.
Другой получал уверенность, что его любит кто-то, жертвуя убеждениями, личной целостностью, деньгами, временем ради него.
МЫ ожидали от кого-то его полного самоотречения.
Другой ожидал от кого-то его полного самоотречения.
НАША мать ожидала от НАС слепой преданности и всевозможных жертв, потому что она «родила НАС в муках», сама жертвует многим ради НАС.
Мать Другого ожидала от него слепой преданности и всевозможных жертв, потому что она «родила его в муках», сама жертвует многим ради него.
НАША мать вытесняла своё желание абсолютной любви и была в состоянии оказывать НАМ много настоящей помощи и поддержки.
Мать Другого вытесняла своё желание абсолютной любви и была в состоянии оказывать ему много настоящей помощи и поддержки.
НАША мать не получала никакого удовлетворения от своих взаимоотношений с НАМИ, потому что полагала, что МЫ любим её только потому, что так много от неё получаем.
Мать Другого не получала никакого удовлетворения от своих взаимоотношений с ним, потому что полагала, что он любит её только потому, что так много от неё получает.
НАША мать в душе сожалела о том, что столько делала для НАС.
Мать Другого в душе сожалела о том, что столько делала для НАС.
МЫ искали абсолютную любовь, с присущим поиску безжалостным и беспощадным игнорированием всех других людей, проявляя враждебность, скрывающуюся за невротическим требованием любви.
Другой искал абсолютную любовь, с присущим поиску безжалостным и беспощадным игнорированием всех других людей, проявляя враждебность, скрывающуюся за невротическим требованием любви.
МЫ имели сознательное намерение максимально эксплуатировать других.
Другой имел сознательное намерение максимально эксплуатировать других.
МЫ не осознавали, насколько МЫ требовательны.
Другой не осознавал, насколько он требователен.
МЫ не допускали НАШИ требования до осознания.
Другой не допускал свои требования до осознания.
МЫ были не способны, не хотели, боялись сказать: «я хочу, чтобы ты жертвовал собой ради меня, не получая ничего взамен».
Другой был не способен, не хотел, боялся сказать: «я хочу, чтобы ты жертвовал собой ради меня, не получая ничего взамен».
МЫ искали для своих требований некие основания, оправдывающие их.
Другой искал для своих требований некие основания, оправдывающие их.
МЫ притворялись больным, несчастным, слабым и на этом основании требовали ото всех жертв.
Другой притворялся больным, несчастным, слабым и на этом основании требовал ото всех жертв.
НАМ было трудно отказаться от своих требований абсолютной любви.
Другому было трудно отказаться от своих требований абсолютной любви.
МЫ решали, не осознавать своих требований абсолютной любви, так как от них было трудно отказаться, а осознание что они являются иррациональными было первым шагом к отказу от них.
Другой решал, не осознавать своих требований абсолютной любви, так как от них было трудно отказаться, а осознание что они являются иррациональными было первым шагом к отказу от них.
НАШИ требования абсолютной любви коренились в НАШЕМ глубоком убеждении, что МЫ не можем прожить, используя свои возможности, что НАМ должно быть предоставлено всё, в чём МЫ нуждаемся, что вся ответственность за НАШУ жизнь лежит на других, а не на НАС.
Требования Другим абсолютной любви коренились в его глубоком убеждении, что он не может прожить, используя свои возможности, что ему должно быть предоставлено всё, в чём он нуждается, что вся ответственность за его жизнь лежит на других, а не на нем.
НАШ отказ от требований абсолютной любви заранее предполагал изменения всего НАШЕГО отношения к жизни.
Отказ Другого от требований абсолютной любви заранее предполагал изменения всего его отношения к жизни.
НАШИ собственные противоположно направленные стремления преграждали НАМ дорогу к любви, в которой МЫ нуждались.
Собственные противоположно направленные стремления Другого преграждали ему дорогу к любви, в которой он нуждался.
МЫ настоятельно нуждались в любви.
Другой настоятельно нуждался в любви.
НАМ было трудно принять любовь.
Другому было трудно принять любовь.
МЫ лучше всего чувствовали себя в умеренной эмоциональной атмосфере.
Другой лучше всего чувствовал себя в умеренной эмоциональной атмосфере.
МЫ были болезненно чувствительны к любому отвержению или отказу, каким бы незначительным он ни был.
Другой был болезненно чувствителен к любому отвержению или отказу, каким бы незначительным он ни был.
МЫ воспринимали атмосферу сдержанности как отторжение.
Другой воспринимал атмосферу сдержанности как отторжение.
Для НАС атмосфера сдержанности являлась успокаивающей.
Для Другого атмосфера сдержанности являлась успокаивающей.
МЫ воспринимали как отказ и было болезненно чувствительны к: отказу в знакомстве, изменению времени свидания, нежеланию встречаться с НАМИ, необходимости ожидания, отсутствию немедленного отклика, несогласию с НАШИМ мнением, любым невыполнением НАШИХ желаний, любой осечке или неудаче в осуществлении НАШИХ требований.
Другой воспринимал как отказ и было болезненно чувствителен к: отказу в знакомстве, изменению времени свидания, нежеланию встречаться с ним, необходимости ожидания, отсутствию немедленного отклика, несогласию с его мнением, любым невыполнением его желаний, любой осечке или неудаче в осуществлении его требований.
Воспринимаемый отказ отбрасывал НАС к глубинной тревожности, а также воспринимался НАМИ как унижение.
Воспринимаемый отказ отбрасывал Другого к глубинной тревожности, а также воспринимался им как унижение.
МЫ воспринимали отказ как унижение.
Другой воспринимал отказ как унижение.
Отказ, содержащий в себе определенное унижение, вызывал в НАС величайший гнев, который мог проявляться открыто или подавлялся.
Отказ, содержащий в себе определенное унижение, вызывал в Другом величайший гнев, который мог проявляться открыто или подавлялся.
МЫ ненавидели, обижали НАШЕГО кота потому что он не отвечал на НАШУ ласку.
Другой ненавидел, обижал своего кота потому что он не отвечал на его ласку.
МЫ интерпретировали необходимость, просьбу, ситуацию ожидания таким образом, как будто НАС считают столь ничтожными, что не чувствуют необходимости быть с НАМИ пунктуальными.
Другой интерпретировал необходимость, просьбу, ситуацию ожидания таким образом, как будто его считают столь ничтожным, что не чувствуют необходимости быть с ним пунктуальным.
Это вызывало у НАС взрывы враждебных чувств.
Это вызывало у Другого взрывы враждебных чувств.
Это приводило НАС к полнейшему отстранению от всех чувств, так что МЫ становились холодными и индифферентными, даже если несколько минут назад МЫ с нетерпением ожидали встречи.
Это приводило Другого к полнейшему отстранению от всех чувств, так что он становился холодным и индифферентным, даже если несколько минут назад он с нетерпением ожидал встречи.
НАША связь между чувством, что получен отказ и чувством раздражения оставалась бессознательной.
Связь Другого между чувством, что получен отказ и чувством раздражения оставалась бессознательной.
Отказ был столь незначительным, что ускользал от НАШЕГО осознания.
Отказ был столь незначительным, что ускользал от осознания его Другим.
Вследствие незначительного отказа МЫ ощущали раздражительность, становились язвительным или мстительными, или чувствовали усталость и подавленность, или испытывали головную боль, не имея ни малейшего понятия о её причине.
Вследствие незначительного отказа Другой ощущал раздражительность, становился язвительным или мстительным, или чувствовал усталость и подавленность, или испытывал головную боль, не имея ни малейшего понятия о её причине.
НАША враждебная реакция возникала не только в ответ на отвержение или на то, что воспринималось как отвержение, но также в ответ на предчувствие отвержения.
Враждебная реакция Другого возникала не только в ответ на отвержение или на то, что воспринималось как отвержение, но также в ответ на предчувствие отвержения.
МЫ сердито спрашивали кого-то, внутри уже предчувствуя отказ.
Другой сердито спрашивал кого-то, внутри уже предчувствуя отказ.
МЫ воздерживались от подарков, цветов, комплиментов девушке, потому что считали, что она усмотрит в таком действии скрытые мотивы.
Другой воздерживался от подарков, цветов, комплиментов девушке, потому что считал, что она усмотрит в таком действии скрытые мотивы.
МЫ крайне опасались высказывать любое доброе чувство - нежность, благодарность, признательность из предчувствия отвержения, потому что считали, что на это отреагируют отвержением.
Другой крайне опасался высказывать любое доброе чувство - нежность, благодарность, признательность из предчувствия отвержения, потому что считал, что на это отреагируют отвержением.
МЫ казались себе и остальным более холодными и более «черствыми», чем МЫ есть на самом деле.
Другой казался себе и остальным более холодным и более «черствым», чем он есть на самом деле.
МЫ насмехались над женщинами, мстя им таким образом за отказ, который только предчувствовали.
Другой насмехался над женщинами, мстя им таким образом за отказ, который только предчувствовал.
НАШ страх отвержения приводил НАС к тому, что МЫ стремились избегать ситуаций, в которых могли бы оказаться отверженными.
Страх отвержения у Другого приводил его к тому, что он стремился избегать ситуаций, в которых мог бы оказаться отверженным.
МЫ страшились любого возможного отвержения.
Другой страшился любого возможного отвержения.
МЫ воздерживались от каких-либо знаков внимания женщине, которая НАМ нравится до тех пор, пока не были абсолютно уверены в том, что НАС не ждёт отказ.
Другой воздерживался от каких-либо знаков внимания женщине, которая ему нравится до тех пор, пока не был абсолютно уверен в том, что его не ждёт отказ.
МЫ возмущались, были недовольны, что НАМ, парням нужно быть первыми, инициативными в отношении девушек, в приглашении на танец, так как МЫ опасались что девушка может согласиться, уделить НАМ время лишь из чувства вежливости, и считали что в этом отношении у женщин более выгодная, выбирающая позиция, им не надо проявлять инициативу.
Другой возмущался, был недоволен, что ему, парню нужно быть первым, инициативным в отношении девушек, в приглашении на танец, так как он опасался что девушка может согласиться, уделить ему время лишь из чувства вежливости, и считал что в этом отношении у женщин более выгодная, выбирающая позиция, им не надо проявлять инициативу.
НАШ страх отвержения вёл у НАС к ряду строгих внутренних запретов, относящихся к категории «робости».
Страх отвержения Другого вёл у него к ряду строгих внутренних запретов, относящихся к категории «робости».
НАША робость служила в качестве защиты от опасности подвергнуть себя риску отвержения.
Робость служила Другому в качестве защиты от опасности подвергнуть себя риску отвержения.
НАШЕ убеждение, что НАС не любят, служило защитой от опасности подвергнуть себя риску отвержения.
Убеждение Другого, что его не любят, служило защитой от опасности подвергнуть себя риску отвержения.
МЫ думали, поступали по формуле: «Люди нисколько не любят меня, поэтому лучше уж мне стоять в сторонке и таким образом защищать себя от любого возможного отвержения».
Другой думал, поступал по формуле: «Люди нисколько не любят меня, поэтому лучше уж мне стоять в сторонке и таким образом защищать себя от любого возможного отвержения».
НАШ страх отвержения являлся огромным препятствием на НАШЕМ пути стремления к любви и мешал НАМ дать почувствовать остальным людям, что НАМ хотелось бы их внимания.
Страх отвержения у Другого являлся огромным препятствием на его пути стремления к любви и мешал ему дать почувствовать остальным людям, что НАМ хотелось бы их внимания.
НАША враждебность, провоцируемая чувством отвергнутости, содействовала настороженно-тревожному отношению или даже усиливала чувство тревожности.
Враждебность Другого, провоцируемая чувством отвергнутости, содействовала настороженно-тревожному отношению или даже усиливала чувство тревожности.
НАША враждебность, провоцируемая чувством отвергнутости, являлась важным фактором в установлении «порочного круга», которого было трудно избежать.
Враждебность Другого, провоцируемая чувством отвергнутости, являлась важным фактором в установлении «порочного круга», которого было трудно избежать.
НАШ «порочный круг», образуемый различными внутренними компонентами невротической потребности в любви проявлялся, содержал в себе:
тревожность,
чрезмерную потребность в любви, включая требование исключительной и безоговорочной любви,
чувство отвергнутости, если это требование не выполняется,
крайне враждебную реакцию на отвержение,
потребность вытеснить враждебность вследствие страха потери любви,
напряженное состояние неясного гнева,
возрастание тревожности,
возрастание потребности в успокоении.
«Порочный круг» Другого, образуемый различными внутренними компонентами невротической потребности в любви проявлялся, содержал в себе:
тревожность,
чрезмерную потребность в любви, включая требование исключительной и безоговорочной любви,
чувство отвергнутости, если это требование не выполняется,
крайне враждебную реакцию на отвержение,
потребность вытеснить враждебность вследствие страха потери любви,
напряженное состояние неясного гнева,
возрастание тревожности,
возрастание потребности в успокоении.
Те самые средства, которые служили НАШЕМУ успокоению от тревожности, в свою очередь порождали новую враждебность и новую тревожность.
Те самые средства, которые служили успокоению Другого от тревожности, в свою очередь порождали новую враждебность и новую тревожность.
НАШ какой-либо защитный механизм в дополнение к своему свойству успокаивать, снимать тревогу имел свойство порождать новую тревогу.
Какой-либо защитный механизм Другого в дополнение к своему свойству успокаивать, снимать тревогу имел свойство порождать новую тревогу.
МЫ ослабляли НАШУ тревожность, а затем у НАС возникал страх, что это средство избавления само прибавляет НАМ проблем.
Другой ослаблял свою тревожность, а затем у него возникал страх, что это средство избавления само прибавляет ему проблем.
МЫ пристрастились к выпивке, сигаретам, сладкому, неправильному питанию или образу жизни, а затем у НАС возникал страх, что это причинит вред НАМ, вред НАШЕМУ здоровью, вред НАШИМ зубам.
Другой пристрастился к выпивке, сигаретам, сладкому, неправильному питанию или образу жизни, а затем у него возникал страх, что это причинит вред ему, вред его здоровью, вред его зубам.
Мы занимались мастурбацией, а затем боялись, что это кто-то заметил, заметит.
Другой занимался мастурбацией, а затем боялся, что это кто-то заметил, заметит.
НАШИ неврозы прогрессировали, усугублялись, даже если не было каких-либо изменений внешних условий, по причине подобного рода порочных кругов.
Неврозы Другого прогрессировали, усугублялись, даже если не было каких-либо изменений внешних условий, по причине подобного рода порочных кругов.
МЫ были не в состоянии уловить НАШИ звенья порочных кругов.
Другой был не в состоянии уловить свои звенья порочных кругов.
МЫ замечали результаты воздействия НАШИХ порочных кругов и их звеньев, когда чувствовали, что попали в безвыходную ситуацию.
Другой замечал результаты воздействия своих порочных кругов и их звеньев, когда чувствовал, что попал в безвыходную ситуацию.
НАШЕ ощущение «западни» являлось реакцией на ту запутанность, сложность положения, которую МЫ были не в силах преодолеть.
Ощущение Другим «западни» являлось реакцией на ту запутанность, сложность положения, которую он был не в силах преодолеть.
Любой путь, который представлялся НАМ выходом из тупика, ввергал НАС в новые опасности.
Любой путь, который представлялся Другому выходом из тупика, ввергал его в новые опасности.
МЫ искали те пути, следуя которым МЫ могли бы получить любовь, к которой стремились.
Другой искал те пути, следуя которым он мог бы получить любовь, к которой стремился.
МЫ пытались решить две проблемы:
как получить необходимую НАМ любовь,
как обосновать для себя и для остальных требование такой любви.
Другой пытался решить две проблемы:
как получить необходимую ему любовь,
как обосновать для себя и для остальных требование такой любви.
МЫ использовали, пробовали, (поочередно, вместе, взаимоисключающе) такие возможные способы получения любви, как:
подкуп;
взывание к жалости;
призыв к справедливости;
угрозы.
Другой использовал, пробовал, (поочередно, вместе, взаимоисключающе) такие возможные способы получения любви, как:
подкуп;
взывание к жалости;
призыв к справедливости;
угрозы.
МЫ применяли эти способы одновременно или поочередно, в зависимости от ситуации, общей структуры НАШЕГО характера и от степени враждебности.
Другой применял эти способы одновременно или поочередно, в зависимости от ситуации, общей структуры его характера и от степени враждебности.
Степень НАШЕЙ враждебности возрастала и выражалась через эти способы получения любви, привязанности, расположения.
Степень враждебности Другого возрастала и выражалась через эти способы получения любви, привязанности, расположения.
МЫ пытались получить любовь по формуле: «Я люблю тебя больше всего на свете, поэтому ты должен (должна) отказаться от всего ради моей любви».
Другой пытался получить любовь по формуле: «Я люблю тебя больше всего на свете, поэтому ты должен (должна) отказаться от всего ради моей любви».
Любовь была не только НАШЕЙ особой сферой жизни, но и являлась единственным, главным средством, с помощью которого МЫ могли получить то, что хотели.
Любовь была не только особой сферой жизни Другого, но и являлась единственным, главным средством, с помощью которого он мог получить то, что хотел.
МЫ руководствовались убеждением:
для того, чтобы получить что-то, надо достичь чего-то в жизни;
через любовь, и только через любовь, можно достичь счастья, безопасности и положения в обществе.
Другой руководствовался убеждением:
для того, чтобы получить что-то, надо достичь чего-то в жизни;
через любовь, и только через любовь, можно достичь счастья, безопасности и положения в обществе.
В неврозах МЫ часто использовали любовь в качестве стратегии поведения.
В неврозах Другой часто использовал любовь в качестве стратегии поведения.
НАША субъективная убежденность в своей любви служит оправданием для предъявления требований.
Субъективная убежденность Другого в своей любви служит оправданием для предъявления требований.
МЫ были подвержены опасности, впасть в болезненную зависимость от своих любовных взаимоотношений.
Другой был подвержен опасности, впасть в болезненную зависимость от своих любовных взаимоотношений.
МЫ испытывали потребность в любви к кому-то, а он отстранялся, как только МЫ начинали проявлять неравнодушие к нему.
Другой испытывал потребность в любви к кому-то, а он отстранялся, как только Другой начинал проявлять неравнодушие к нему.
МЫ реагировали на такое отвержение сильной враждебностью, которую вытесняли из страха кого-то потерять.
Другой реагировал на такое отвержение сильной враждебностью, которую вытеснял из страха кого-то потерять.
Если МЫ пытались отстраниться от кого-то, он(а) снова начинал(а) завоёвывать НАШЕ расположение.
Если Другой пытался отстраниться от кого-то, он(а) снова начинал(а) завоёвывать НАШЕ расположение.
Тогда МЫ не только вытесняли НАШУ враждебность, но и тщательно скрывали её за усилением преданности.
Тогда Другой не только вытеснял свою враждебность, но и тщательно скрывал её за усилением преданности.
МЫ были опять отвергнуты, и в конечном счёте снова реагировали возрастанием любви.
Другой был опять отвергнут, и в конечном счёте снова реагировал возрастанием любви.
Так МЫ постепенно приобретали убеждение в том, что находимся во власти «великой страсти».
Так Другой постепенно приобретал убеждение в том, что находится во власти «великой страсти».
МЫ пытались завоевать любовь кого-то, посредством его понимания, помогая ему в умственном и профессиональном росте, решении затруднений.
Другой пытался завоевать любовь кого-то, посредством его понимания, помогая ему в умственном и профессиональном росте, решении затруднений.
МЫ взывали к жалости.
Другой взывал к жалости.
МЫ выставляли НАШЕ страдание и беспомощность на общее обозрение.
Другой выставлял свое страдание и беспомощность на общее обозрение.
НАШЕЙ формулой поведения и требований было: «Вы должны любить меня, потому что я страдаю и беспомощен».
Формулой поведения и требований Другого было: «Вы должны любить меня, потому что я страдаю и беспомощен».
НАШЕ страдание служило оправданием права выдвигать чрезмерные требования.
Страдание Другого служило оправданием права выдвигать чрезмерные требования.
НАША мольба высказывалась абсолютно открыто.
Мольба Другого высказывалась абсолютно открыто.
МЫ указывали на то, что МЫ являемся очень больным, несчастным, проблемным человеком и поэтому имеем наибольшее право на внимание.
Другой указывал на то, что он является очень больным, несчастным, проблемным человеком и поэтому имеет наибольшее право на внимание.
МЫ презрительно относились к тем, кто выглядел более здорово, успешно, благополучно, богато.
Другой презрительно относился к тем, кто выглядел более здорово, успешно, благополучно, богато.
МЫ негодовали по поводу тех людей, которые более успешно используют НАШУ стратегию бедного деточки.
Другой негодовал по поводу тех людей, которые более успешно используют его стратегию бедного деточки.
К НАШЕМУ стремлению вызвать жалость примешивалась большая или меньшая доля враждебности.
К стремлению Другого вызвать жалость примешивалась большая или меньшая доля враждебности.
МЫ взывали к благородной натуре кого-то или вымогали благорасположение радикальными средствами, например, ставя НАС в бедственную ситуацию, вынуждающую кого-то оказывать помощь.
Другой взывал к благородной натуре кого-то или вымогал благорасположение радикальными средствами, например, ставя себя в бедственную ситуацию, вынуждающую кого-то оказывать помощь.
МЫ пытались возбудить жалость посредством драматической демонстрации своих несчастий.
Другой пытался возбудить жалость посредством драматической демонстрации своих несчастий.
МЫ хотели получить утешение в ответ на свою жалобу.
Другой хотел получить утешение в ответ на свою жалобу.
МЫ пытались вымогать внимание, бессознательно преувеличивая такую пугающую родителей ситуацию, как НАШУ неспособность есть, или мочиться.
Другой пытался вымогать внимание, бессознательно преувеличивая такую пугающую родителей ситуацию, как свою неспособность есть, или мочиться.
НАШЕ использование апелляции к жалости включало в себя убеждение в неспособности получить любовь и расположение любым другим путем.
Использование апелляции к жалости Другого включало в себя убеждение в неспособности получить любовь и расположение любым другим путем.
МЫ рационально обосновывали это убеждение отсутствием веры в любовь вообще или
МЫ верили в то, что в данной ситуации нельзя получить любовь никаким другим путем.
Другой рационально обосновывал это убеждение отсутствием веры в любовь вообще или
он верил в то, что в данной ситуации нельзя получить любовь никаким другим путем.
МЫ призывали к справедливости, используя формулу поведения: «Вот что я сделал для вас; а что вы сделаете для меня?».
Другой призывал к справедливости, используя формулу поведения: «Вот что я сделал для вас; а что вы сделаете для меня?».
НАША мать указывала НАМ на то, что она так много сделала для НАС, что заслуживает неослабевающей преданности.
Мать Другого указывала ему на то, что она так много сделала для него, что заслуживает неослабевающей преданности.
Тот факт, что МЫ поддаемся на уговоры, МЫ использовали как основу для выдвижения своих личных притязаний.
Тот факт, что Другой поддаемся на уговоры, он использовал как основу для выдвижения своих личных притязаний.
МЫ были чрезмерно готовы помогать кому-то, тайно ожидая, что получим все, чего пожелаем, и испытывали серьезное разочарование, если другие не обнаруживали такого же желания делать что-то для НАС.
Другой был чрезмерно готов помогать кому-то, тайно ожидая, что получит все, чего пожелает, и испытывал серьезное разочарование, если другие не обнаруживали такого же желания делать что-то для него.
МЫ сознательно рассчитывали на ответную услугу или жест благодарности за НАШУ помощь.
Другой сознательно рассчитывал на ответную услугу или жест благодарности за свою помощь.
НАМ было полностью чуждо любое сознательное ожидание возможной награды.
Другому было полностью чуждо любое сознательное ожидание возможной награды.
НАША навязчивая щедрость казалась НАМ магическим жестом.
Навязчивая щедрость Другого казалась ему магическим жестом.
МЫ делали для кого-то, то, что сами хотели получать от кого-то.
Другой делал для кого-то, то, что сам хотел получать от кого-то.
МЫ обнаруживали, что на самом деле у НАС действовали ожидания ответного вознаграждения, благодаря необыкновенно острой боли разочарования.
Другой обнаруживал, что на самом деле у него действовали ожидания ответного вознаграждения, благодаря необыкновенно острой боли разочарования.
НАШИ ожидания вознаграждения за навязчивую помощь принимали форму некой разновидности душевной бухгалтерской книги, в которую вписывались чрезмерные суммы за такие в действительности бесполезные жертвоприношения, как, например, бессонная ночь.
Ожидания вознаграждения Другого за навязчивую помощь принимали форму некой разновидности душевной бухгалтерской книги, в которую вписывались чрезмерные суммы за такие в действительности бесполезные жертвоприношения, как, например, бессонная ночь.
МЫ принижали до минимума или вовсе игнорировали то, что делалось для НАС, фальсифицируя ситуацию до такой степени, что чувствовали свое право требовать особого внимания.
Другой принижал до минимума или вовсе игнорировал то, что делалось для него, фальсифицируя ситуацию до такой степени, что чувствовал свое право требовать особого внимания.
НАШЕ поведение вело к эффекту бумеранга в отношении НАС самих, так как МЫ начинали чрезмерно опасаться брать на себя обязательства.
Поведение Другого вело к эффекту бумеранга в отношении его самого, так как он начинал чрезмерно опасаться брать на себя обязательства.
Инстинктивно, судя об остальных по себе, МЫ боялись, что НАС будут эксплуатировать, если МЫ примем от них какие-либо услуги.
Инстинктивно, судя об остальных по себе, Другой боялся, что его будут эксплуатировать, если он примет от них какие-либо услуги.
НАШ призыв к справедливости выдвигался на основе того, что бы МЫ сделали для других, если бы имели такую возможность.
Призыв Другого к справедливости выдвигался на основе того, что бы он сделал для других, если бы имел такую возможность.
МЫ подчеркивали, каким любящим и полным самопожертвования МЫ были бы на месте кого-то.
Другой подчеркивал, каким любящим и полным самопожертвования он был бы на месте кого-то.
МЫ считали, что НАШИ требования оправданы тем, что МЫ не просим от кого-то чего-либо большего, чем отдали бы сами.
Другой считал, что его требования оправданы тем, что он не просит от кого-то чего-либо большего, чем отдал бы сам.
Представление, которое МЫ имели о своих качествах, являлось главным образом бессознательным приписыванием себе того поведения, которого МЫ требовали от кого-то.
Представление, которое Другой имел о своих качествах, являлось главным образом бессознательным приписыванием себе того поведения, которого он требовал от кого-то.
МЫ действительно обладали определенной склонностью к самопожертвованию, возникающей из таких источников, как отсутствие у НАС самоуверенности, отождествление себя с подзаборной собакой, побуждение быть таким же терпимым и снисходительным, какими бы МЫ хотели видеть окружающих.
Другой действительно обладал определенной склонностью к самопожертвованию, возникающей из таких источников, как отсутствие у него самоуверенности, отождествление себя с подзаборной собакой, побуждение быть таким же терпимым и снисходительным, каким бы он хотел видеть окружающих.
НАША враждебность, которая присутствовала в призыве к справедливости, проявлялась, когда НАШИ требования справедливости выдвигались на основе необходимости возмещения якобы нанесенного вреда.
Враждебность Другого, которая присутствовала в призыве к справедливости, проявлялась, когда его требования справедливости выдвигались на основе необходимости возмещения якобы нанесенного вреда.
МЫ предъявляли требования, вели себя по формуле: «Вы заставили меня страдать или причинили мне вред, и поэтому вы обязаны мне помогать, заботиться обо мне или поддерживать меня».
Другой предъявлял требования, вел себя по формуле: «Вы заставили меня страдать или причинили мне вред, и поэтому вы обязаны мне помогать, заботиться обо мне или поддерживать меня».
НАША стратегия поведения была аналогична стратегии, используемой в травматических неврозах.
Стратегия поведения Другого была аналогична стратегии, используемой в травматических неврозах.
МЫ использовали НАШУ травму, обиду, в качестве основы для требований, которые МЫ в любом случае были бы склонны предъявлять.
Другой использовал свою травму, обиду, в качестве основы для требований, которые он в любом случае были бы склонен предъявлять.
МЫ возбуждали в ком-то чувства вины или долга с целью оправдания собственных требований.
Другой возбуждал в ком-то чувства вины или долга с целью оправдания собственных требований.
Не сумев справиться со своими чувствами, которые явились реакцией на измену мужа, НАША мать заболевала.
Не сумев справиться со своими чувствами, которые явились реакцией на измену мужа, мать Другого заболевала.
Не сумев справиться со своими чувствами, которые явились реакцией на какую-либо обиду НАС, МЫ заболевали.
Не сумев справиться со своими чувствами, которые явились реакцией на какую-либо обиду Другого, он заболевал.
НАША мать не выражала никакого упрека, но ее болезнь была наглядным свидетельством живого упрека, призванного возбудить в отце чувство вины и таким образом заставить его уделять ей все свое внимание.
Мать Другого не выражала никакого упрека, но ее болезнь была наглядным свидетельством живого упрека, призванного возбудить в отце чувство вины и таким образом заставить его уделять ей все свое внимание.
МЫ не выражали никакого упрека, но НАША болезнь была наглядным свидетельством живого упрека, призванного возбудить в ком-то чувство вины и/или заставить кого-то уделять НАМ внимание.
Другой не выражал никакого упрека, но его болезнь была наглядным свидетельством живого упрека, призванного возбудить в ком-то чувство вины и/или заставить кого-то уделять ему внимание.
У НАС проявлялись навязчивые и истерические симптомы.
У Другого проявлялись навязчивые и истерические симптомы.
МЫ настаивали на своей помощи кому-то.
Другой настаивал на своей помощи кому-то.
После нескольких дней работы МЫ бессознательно начинали глубоко негодовать на то, что кто-то принял НАШУ помощь.
После нескольких дней работы Другой бессознательно начинал глубоко негодовать на то, что кто-то принял его помощь.
НАШИ симптомы негодования настолько усиливались, что МЫ были вынуждены лечь в постель, уйти на отдых, таким образом, вынуждая кого-то не только обходиться без НАШЕЙ помощи, но и брать на себя дополнительные хлопоты по уходу за НАМИ.
Симптомы негодования Другого настолько усиливались, что он был вынужден лечь в постель, уйти на отдых, таким образом, вынуждая кого-то не только обходиться без его помощи, но и брать на себя дополнительные хлопоты по уходу за ним.
НАШЕ ухудшение состояния выражало собой НАШЕ обвинение и вело к требованию возмещения ущерба за счет кого-то.
Ухудшение состояния Другого выражало собой его обвинение и вело к требованию возмещения ущерба за счет кого-то.
Когда НАМ высказывали свое мнение по поводу НАШЕГО поведения, МЫ падали в обморок, любым образом заболевали, начинали хуже себя чувствовать, таким образом, демонстрируя свое негодование и вымогая заботливое обращение.
Когда Другому высказывали свое мнение по поводу его поведения, он падал в обморок, любым образом заболевал, начинал хуже себя чувствовать, таким образом, демонстрируя свое негодование и вымогая заботливое обращение.
Во время проработок МЫ чувствовали себя все хуже и хуже.
Во время проработок Другой чувствовал себя все хуже и хуже.
У НАС возникали мысли о том, что проработки сделают НАС калекой, психом и будет некому НАМ помочь.
У Другого возникали мысли о том, что проработки сделают его калекой, психом и будет некому ему помочь.
МЫ показывали, что в ухудшении НАШЕГО состояния виновен кто-то и поэтому МЫ обладаем особым правом на его внимание.
Другой показывал, что в ухудшении его состояния виновен кто-то и поэтому он обладает особым правом на его внимание.
МЫ стремились расплачиваться страданием, даже сильным страданием, выражая, таким образом, свои обвинения и требования, хотя и не осознавая этого.
Другой стремился расплачиваться страданием, даже сильным страданием, выражая, таким образом, свои обвинения и требования, хотя и не осознавая этого.
МЫ были способны сохранять чувство собственной правоты.
Другой был способен сохранять чувство собственной правоты.
МЫ использовали угрозы как стратегию получения любви и расположения, угрожая нанести вред либо себе, либо кому-то.
Другой использовал угрозы как стратегию получения любви и расположения, угрожая нанести вред либо себе, либо кому-то.
МЫ угрожали неким безрассудным действием, например, испортить репутацию или причинить насилие кому-то или себе.
Другой угрожал неким безрассудным действием, например, испортить репутацию или причинить насилие кому-то или себе.
МЫ прибегали или подумывали об угрозах прибегнуть к самоубийству.
Другой прибегал или подумывал об угрозах прибегнуть к самоубийству.
МЫ демонстрировали свою любовь с помощью своих угроз навредить кому-то.
Другой демонстрировал свою любовь с помощью своих угроз навредить кому-то.
МЫ не осуществляли своих угроз до тех пор, пока надеялись достичь любви.
Другой не осуществлял своих угроз до тех пор, пока надеялся достичь любви.
МЫ теряли надежду на любовь и стремились осуществить НАШИ угрозы под влиянием отчаяния или мстительности.
Другой терял надежду на любовь и стремился осуществить свои угрозы под влиянием отчаяния или мстительности.
НАША невротическая потребность в любви и привязанности принимала форму сексуальной страсти или ненасытной потребности в сексуальном удовлетворении.
Невротическая потребность Другого в любви и привязанности принимала форму сексуальной страсти или ненасытной потребности в сексуальном удовлетворении.
НАША связь между чувствами любви, привязанности, проявлениями нежности и сексуальностью не являлась близкой.
Связь Другого между чувствами любви, привязанности, проявлениями нежности и сексуальностью не являлась близкой.
НАША сексуальность имела более близкое отношение к жестокости, чем к нежности.
Сексуальность Другого имела более близкое отношение к жестокости, чем к нежности.
НАША сексуальность существовала без любви или нежности.
Сексуальность Другого существовала без любви или нежности.
НАША любовь или нежность существовала без сексуальных чувств.
Любовь или нежность Другого существовала без сексуальных чувств.
НАША нежность с матерью имела сексуальную природу.
Нежность Другого с матерью имела сексуальную природу.
В НАШЕЙ нежности с матерью присутствовали сексуальные элементы.
В нежности Другого с матерью присутствовали сексуальные элементы.
Между НАШЕЙ нежностью и сексуальностью проявлялись многообразные связи.
Между нежностью и сексуальностью Другого проявлялись многообразные связи.
НАША нежность предшествовала сексуальным чувствам.
Нежность Другого предшествовала сексуальным чувствам.
МЫ испытывали сексуальные желания, осознавая при этом лишь наличие у НАС нежных чувств.
Другой испытывал сексуальные желания, осознавая при этом лишь наличие у себя нежных чувств.
НАШИ сексуальные желания стимулировали НАШИ нежные чувства или переходили в них.
Сексуальные желания Другого стимулировали его нежные чувства или переходили в них.
У НАС проявлялись переходы между нежностью и сексуальностью.
У Другого проявлялись переходы между нежностью и сексуальностью.
НАША невротическая потребность в любви проявлялась через сексуальность, собственническое отношение, требование безоговорочной любви, чувство отверженности.
Невротическая потребность Другого в любви проявлялась через сексуальность, собственническое отношение, требование безоговорочной любви, чувство отверженности.
НАША ревность уходила корнями глубоко вплоть до соперничества среди других детей и
до НАШЕГО Эдипова комплекса.
Ревность Другого уходила корнями глубоко вплоть до соперничества среди других детей и
до его Эдипова комплекса.
НАША безоговорочная любовь уходила вглубь вплоть до орального эротизма.
Безоговорочная любовь Другого уходила вглубь вплоть до орального эротизма.
НАШЕ собственническое отношение уходило вглубь вплоть до анального эротизма.
Собственническое отношение Другого уходило вглубь вплоть до анального эротизма.
НАШ спектр отношений и реакций, основанных на тревоге, как движущей силе, проявлялся как целостная структура.
Спектр отношений и реакций Другого, основанных на тревоге, как движущей силе, проявлялся как целостная структура.
НАША тревога стояла за потребностью в любви, которая возрастала или уменьшалась в зависимости от условий.
Тревога Другого стояла за потребностью в любви, которая возрастала или уменьшалась в зависимости от условий.
Под давлением НАШЕЙ тревоги, МЫ хотели больше видеться с кем-то, страстно возжелать с ним дружбы, начинали слепо восхищаться им, становились чрезмерно ревнивыми, начинали проявлять собственнические чувства, свою уязвленность, сетуя, что МЫ являемся «не более чем просто другом, знакомым, влюбленным, обычным парнем, клиентом».
Под давлением тревоги Другого, он хотел больше видеться с кем-то, страстно возжелать с ним дружбы, начинал слепо восхищаться им, становился чрезмерно ревнивым, начинал проявлять собственнические чувства, свою уязвленность, сетуя, что он является «не более чем просто другом, знакомым, влюбленным, обычным парнем, клиентом».
Вместе с этим у НАС росла тревожность, проявляющаяся либо в сновидениях, либо в чувстве преследования, либо в физиологических симптомах, таких, как понос или частые позывы к мочеиспусканию.
Вместе с этим у Другого росла тревожность, проявляющаяся либо в сновидениях, либо в чувстве преследования, либо в физиологических симптомах, таких, как понос или частые позывы к мочеиспусканию.
Стремление Другого к любви, если оно вообще имелось, маскировало вымогательство определенных осязаемых благ или выгод.
МЫ стремились получить как можно больше денег, выгод, материальных благ, других благ, чтобы получить как можно больше любви.
Другой стремился получить как можно больше денег, выгод, материальных благ, других благ, чтобы получить как можно больше любви.
НАШЕ стремление к обладанию являлось одной из фундаментальных форм защиты от тревожности.
Стремление Другого к обладанию являлось одной из фундаментальных форм защиты от тревожности.
НАША потребность в любви, как преобладающая форма защиты от тревожности, вытеснялась столько глубоко, что не проявлялась на поверхности.
Потребность Другого в любви, как преобладающая форма защиты от тревожности, вытеснялась столько глубоко, что не проявлялась на поверхности.
НАША жадность в отношении материальных вещей занимала место НАШЕЙ глубокой вытесненной потребности в любви и привязанности.
Жадность Другого в отношении материальных вещей занимала место его глубокой вытесненной потребности в любви и привязанности.
МЫ стремились к любви, в какой бы форме она ни проявлялась и какие бы методы ни применялись ради её достижения.
Другой стремился к любви, в какой бы форме она ни проявлялась и какие бы методы ни применялись ради её достижения.
МЫ стремились к любви, но если терпели неудачу в каких-либо взаимоотношениях, то полностью отстранялись от людей и не шли на сближение с другим человеком.
Другой стремился к любви, но если терпел неудачу в каких-либо взаимоотношениях, то полностью отстранялся от людей и не шел на сближение с другим человеком.
Вместо попыток установить привязанность к какому-либо человеку, МЫ испытывали навязчивую потребность в вещах, еде, покупках, чтении или в получении чего-либо.
Вместо попыток установить привязанность к какому-либо человеку, Другой испытывал навязчивую потребность в вещах, еде, покупках, чтении или в получении чего-либо.
МЫ навязчиво ели, копили деньги, достигали чего-либо.
Другой навязчиво ел, копил деньги, достигал чего-либо.
При появлении новой любовной связи НАША навязчивая потребность в получении и поглощении ослабевала, а очередная неудача вновь оканчивалась злоупотреблением пищей, жадностью, накопительством.
При появлении новой любовной связи навязчивая потребность Другого в получении и поглощении ослабевала, а очередная неудача вновь оканчивалась злоупотреблением пищей, жадностью, накопительством.
После острого разочарования МЫ хотели навязчиво есть.
После острого разочарования Другой хотел навязчиво есть.
МЫ вытесняли НАШУ неумеренность в отношении пищи.
Другой вытеснял свою неумеренность в отношении пищи.
НАША вытесненная неумеренность в отношении пищи проявлялась в потере аппетита или функциональных желудочных расстройствах.
Вытесненная неумеренность Другого в отношении пищи проявлялась в потере аппетита или функциональных желудочных расстройствах.
МЫ желали любви и всё ещё осмеливались стремиться к ней, но любое разочарование могло порвать нить, которая связывала НАС с кем-то.
Другой желал любви и всё ещё осмеливался стремиться к ней, но любое разочарование могло порвать нить, которая связывала его с кем-то.
МЫ травмированы столь сильно и в столь раннем возрасте, что НАШЕ сознательное отношение стало позицией глубокого неверия в какую-либо любовь и привязанность.
Другой травмирован столь сильно и в столь раннем возрасте, что его сознательное отношение стало позицией глубокого неверия в какую-либо любовь и привязанность.
МЫ занимали позицию глубокого неверия в какую-либо любовь и привязанность.
Другой занимал позицию глубокого неверия в какую-либо любовь и привязанность.
НАША тревожность была столь глубока, что МЫ довольствовались тем, что лишь бы НАМ не причиняли какого-либо явного вреда.
Тревожность Другого была столь глубока, что он довольствовался тем, что лишь бы ему не причиняли какого-либо явного вреда.
МЫ приобретали циничное, глумливое отношение к любви и предпочитали только удовлетворение своих реальных потребностей в материальной помощи, совете, сексуальной сфере.
Другой приобретал циничное, глумливое отношение к любви и предпочитал только удовлетворение своих реальных потребностей в материальной помощи, совете, сексуальной сфере.
Лишь после избавления от большей части нашей тревожности МЫ были бы в состоянии желать любви и ценить её.
Лишь после избавления от большей части своей тревожности Другой был бы в состоянии желать любви и ценить её.
НАШЕ отношение к любви содержало в себе:
ненасытность в любви,
потребность в любви, чередующаяся с жадностью вообще,
отсутствие явно выраженной потребности в любви в сочетании с общей жадностью,
возрастание как тревожности, так и враждебности.
Отношение Другого к любви содержало в себе:
ненасытность в любви,
потребность в любви, чередующаяся с жадностью вообще,
отсутствие явно выраженной потребности в любви в сочетании с общей жадностью,
возрастание как тревожности, так и враждебности.
НАША ненасытность в любви выражалась ревностью и требованием абсолютной, безусловной любви.
Ненасытность Другого в любви выражалась ревностью и требованием абсолютной, безусловной любви.
НАША ревность была непропорциональна опасности потерять любовь.
Ревность Другого была непропорциональна опасности потерять любовь.
НАША ревность диктовалась постоянным страхом утратить обладание данным человеком или его любовь.
Ревность Другого диктовалась постоянным страхом утратить обладание данным человеком или его любовь.
МЫ видели опасность утратить обладание кем-то или его любовью в любом его интересе, занятии, отношениях.
Другой видел опасность утратить обладание кем-то или его любовью в любом его интересе, занятии, отношениях.
НАША ревность к интересу кого-то проявлялась в отношениях с родителями, детьми, в любовных, дружеских отношениях.
Ревность Другого к интересу кого-то проявлялась в отношениях с родителями, детьми, в любовных, дружеских отношениях.
МЫ испытывали повышенную чувствительность по поводу интересов и связей человека, к которому МЫ ревновали.
Другой испытывал повышенную чувствительность по поводу интересов и связей человека, к которому он ревновал.
МЫ испытывали повышенную чувствительность, ревновали по формуле: «ты должен (должна) любить исключительно меня».
Другой испытывал повышенную чувствительность, ревновал по формуле: «ты должен (должна) любить исключительно меня».
МЫ переживали, что доброта, расположение, любовь кого-то к НАМ точно так же достаётся и остальным, поэтому не имеет никакого значения.
Другой переживал, что доброта, расположение, любовь кого-то к нему точно так же достаётся и остальным, поэтому не имеет никакого значения.
МЫ немедленно и полностью обесценивали всякое чувство любви и расположения, которое НАМ приходилось делить с остальными людьми.
Другой немедленно и полностью обесценивал всякое чувство любви и расположения, которое ему приходилось делить с остальными людьми.
МЫ испытывали приступ ревности, когда у НАС имело место соперничество с братом или особое расположение к матери или отцу.
Другой испытывал приступ ревности, когда у него имело место соперничество с братом или особое расположение к матери или отцу.
НАША ревность, несоразмерная поводу, была результатом детских приступов ревности в момент соперничества с братом за любовь родителей.
Ревность Другого, несоразмерная поводу, была результатом детских приступов ревности в момент соперничества с братом за любовь родителей.
МЫ ощущали, что теряем из той любви, внимания родителей, которые МЫ имели ранее.
Другой ощущали, что теряем из той любви, внимания родителей, которые он имел ранее.
НАШЕ соперничество с братом не исчезало, было навязчивым.
Соперничество Другого с братом не исчезало, было навязчивым.
НАША ревность была обусловлена невротическими обстоятельствами жизни.
Ревность Другого была обусловлена невротическими обстоятельствами жизни.
МЫ носили в себе ревность, имевшую место в детстве и впоследствии не преодоленную.
Другой носил в себе ревность, имевшую место в детстве и впоследствии не преодоленную.
У НАС существовала ненасытная потребность в любви и привязанности, возникающая вследствие глубинной тревожности.
У Другого существовала ненасытная потребность в любви и привязанности, возникающая вследствие глубинной тревожности.
НАША взрослая ревность была повторением инфантильной ревности.
Взрослая ревность Другого была повторением инфантильной ревности.
НАША сильно выраженная ревность, которую МЫ испытывали в отношении к родителям или к своему брату и которую МЫ испытывали в отношениях с кем-то проистекала из одних и тех же источников.
Сильно выраженная ревность Другого, которую он испытывал в отношении к родителям или к своему брату и которую он испытывал в отношениях с кем-то проистекала из одних и тех же источников.
МЫ выражали НАШУ ненасытную потребность в любви поиском абсолютной любви.
Другой выражал свою ненасытную потребность в любви поиском абсолютной любви.
МЫ хотели, чтобы НАС любили за то, что МЫ есть, а не за то, что МЫ делаем.
Другой хотел, чтобы его любили за то, что он есть, а не за то, что он делает.
МЫ проявляли невротическое желание абсолютной любви крайне требовательно, в той форме, в которой оно было неосуществимо.
Другой проявлял невротическое желание абсолютной любви крайне требовательно, в той форме, в которой оно было неосуществимо.
МЫ требовали любви, не допуская никаких условий или оговорок.
Другой требовал любви, не допуская никаких условий или оговорок.
НАШЕ требование любви предполагало желание, чтобы НАС любили, несмотря на любое самое вызывающее поведение.
Требование любви Другого предполагало желание, чтобы его любили, несмотря на любое самое вызывающее поведение.
МЫ испытывали желание, чтобы НАС любили, несмотря на любое самое вызывающее поведение, в качестве меры безопасности, потому что глубоко в душе МЫ отмечали тот факт, что МЫ полны враждебности и чрезмерных требований, и вследствие этого испытывали понятные и соответствующие по силе опасения, что человек может отреагировать уходом, или гневом, или местью, если эти враждебность станет явной.
Другой испытывал желание, чтобы его любили, несмотря на любое самое вызывающее поведение, в качестве меры безопасности, потому что глубоко в душе он отмечал тот факт, что он полон враждебности и чрезмерных требований, и вследствие этого испытывал понятные и соответствующие по силе опасения, что человек может отреагировать уходом, или гневом, или местью, если эти враждебность станет явной.
МЫ считали, решали, что очень легко любить приятного, милого человека, но любовь должна доказать свою способность выносить любое поведение того, кого любишь.
Другой считал, решал, что очень легко любить приятного, милого человека, но любовь должна доказать свою способность выносить любое поведение того, кого любишь.
МЫ хотели «проверить», «проверяли» своим несносным поведением насколько НАС любят за то, что МЫ это МЫ, а не за НАШУ прелесть и послушность.
Другой хотел «проверить», «проверял» своим несносным поведением насколько его любят за то, что он это он, а не за его прелесть и послушность.
МЫ воспринимали критику по отношению к НАМ, как отказ НАС любить.
Другой воспринимал критику по отношению к нему, как отказ его любить.
У НАС возникала неудовлетворенность от своей потребности в любви и привязанности от критики, намеков, что МЫ не нравимся, что НАМ надо измениться, изменить поведение, что МЫ чем-то не устраиваем.
У Другого возникала неудовлетворенность от своей потребности в любви и привязанности от критики, намеков, что он не нравится, что ему надо измениться, изменить поведение, что он чем-то не устраивает.
НАШЕ невротическое требование абсолютной любви включало в себя желание быть любимым, не давая ничего взамен.
Невротическое требование Другого абсолютной любви включало в себя желание быть любимым, не давая ничего взамен.
НАШЕ невротическое требование абсолютной любви включало в себя желание, чтобы НАС любили не получали от этого никакой выгоды.
Невротическое требование Другого абсолютной любви включало в себя желание, чтобы его любили не получали от этого никакой выгоды.
МЫ чувствовали, что МЫ не способны испытывать какую-либо теплоту или проявлять любовь и не желаем делать этого.
Другой чувствовал, что он не способен испытывать какую-либо теплоту или проявлять любовь и не желает делать этого.
Любое преимущество или удовлетворение, получаемое кем-то при любви и привязанности к НАМ, тут же возбуждало НАШЕ подозрение, что он(она) любит НАС лишь ради получения этого преимущества или удовлетворения.
Любое преимущество или удовлетворение, получаемое кем-то при любви и привязанности к Другому, тут же возбуждало его подозрение, что он(она) любит его лишь ради получения этого преимущества или удовлетворения.
МЫ завидовали тому удовлетворению, которое получал кто-то от НАШИХ с ним отношений, потому что полагали, что НАС любят лишь ради получения такого удовлетворения.
Другой завидовал тому удовлетворению, которое получал кто-то от его с ним отношений, потому что полагал, что его любят лишь ради получения такого удовлетворения.
МЫ были неловки в преподнесении подарков, потому что подарки заставляли НАС сомневаться в том, что НАС любят.
Другой был неловок в преподнесении подарков, потому что подарки заставляли его сомневаться в том, что его любят.
НАШЕ требование абсолютной любви включало в себя желание в качестве доказательства любви принимать жертвы.
Требование Другого абсолютной любви включало в себя желание в качестве доказательства любви принимать жертвы.
МЫ были уверенны, что НАС любит кто-то, только если он, жертвует всем ради НАС.
Другой был уверен, что его любит кто-то, только если он, жертвует всем ради него.
МЫ получали уверенность, что НАС любит кто-то, жертвуя убеждениями, личной целостностью, деньгами, временем ради НАС.
Другой получал уверенность, что его любит кто-то, жертвуя убеждениями, личной целостностью, деньгами, временем ради него.
МЫ ожидали от кого-то его полного самоотречения.
Другой ожидал от кого-то его полного самоотречения.
НАША мать ожидала от НАС слепой преданности и всевозможных жертв, потому что она «родила НАС в муках», сама жертвует многим ради НАС.
Мать Другого ожидала от него слепой преданности и всевозможных жертв, потому что она «родила его в муках», сама жертвует многим ради него.
НАША мать вытесняла своё желание абсолютной любви и была в состоянии оказывать НАМ много настоящей помощи и поддержки.
Мать Другого вытесняла своё желание абсолютной любви и была в состоянии оказывать ему много настоящей помощи и поддержки.
НАША мать не получала никакого удовлетворения от своих взаимоотношений с НАМИ, потому что полагала, что МЫ любим её только потому, что так много от неё получаем.
Мать Другого не получала никакого удовлетворения от своих взаимоотношений с ним, потому что полагала, что он любит её только потому, что так много от неё получает.
НАША мать в душе сожалела о том, что столько делала для НАС.
Мать Другого в душе сожалела о том, что столько делала для НАС.
МЫ искали абсолютную любовь, с присущим поиску безжалостным и беспощадным игнорированием всех других людей, проявляя враждебность, скрывающуюся за невротическим требованием любви.
Другой искал абсолютную любовь, с присущим поиску безжалостным и беспощадным игнорированием всех других людей, проявляя враждебность, скрывающуюся за невротическим требованием любви.
МЫ имели сознательное намерение максимально эксплуатировать других.
Другой имел сознательное намерение максимально эксплуатировать других.
МЫ не осознавали, насколько МЫ требовательны.
Другой не осознавал, насколько он требователен.
МЫ не допускали НАШИ требования до осознания.
Другой не допускал свои требования до осознания.
МЫ были не способны, не хотели, боялись сказать: «я хочу, чтобы ты жертвовал собой ради меня, не получая ничего взамен».
Другой был не способен, не хотел, боялся сказать: «я хочу, чтобы ты жертвовал собой ради меня, не получая ничего взамен».
МЫ искали для своих требований некие основания, оправдывающие их.
Другой искал для своих требований некие основания, оправдывающие их.
МЫ притворялись больным, несчастным, слабым и на этом основании требовали ото всех жертв.
Другой притворялся больным, несчастным, слабым и на этом основании требовал ото всех жертв.
НАМ было трудно отказаться от своих требований абсолютной любви.
Другому было трудно отказаться от своих требований абсолютной любви.
МЫ решали, не осознавать своих требований абсолютной любви, так как от них было трудно отказаться, а осознание что они являются иррациональными было первым шагом к отказу от них.
Другой решал, не осознавать своих требований абсолютной любви, так как от них было трудно отказаться, а осознание что они являются иррациональными было первым шагом к отказу от них.
НАШИ требования абсолютной любви коренились в НАШЕМ глубоком убеждении, что МЫ не можем прожить, используя свои возможности, что НАМ должно быть предоставлено всё, в чём МЫ нуждаемся, что вся ответственность за НАШУ жизнь лежит на других, а не на НАС.
Требования Другим абсолютной любви коренились в его глубоком убеждении, что он не может прожить, используя свои возможности, что ему должно быть предоставлено всё, в чём он нуждается, что вся ответственность за его жизнь лежит на других, а не на нем.
НАШ отказ от требований абсолютной любви заранее предполагал изменения всего НАШЕГО отношения к жизни.
Отказ Другого от требований абсолютной любви заранее предполагал изменения всего его отношения к жизни.
НАШИ собственные противоположно направленные стремления преграждали НАМ дорогу к любви, в которой МЫ нуждались.
Собственные противоположно направленные стремления Другого преграждали ему дорогу к любви, в которой он нуждался.
МЫ настоятельно нуждались в любви.
Другой настоятельно нуждался в любви.
НАМ было трудно принять любовь.
Другому было трудно принять любовь.
МЫ лучше всего чувствовали себя в умеренной эмоциональной атмосфере.
Другой лучше всего чувствовал себя в умеренной эмоциональной атмосфере.
МЫ были болезненно чувствительны к любому отвержению или отказу, каким бы незначительным он ни был.
Другой был болезненно чувствителен к любому отвержению или отказу, каким бы незначительным он ни был.
МЫ воспринимали атмосферу сдержанности как отторжение.
Другой воспринимал атмосферу сдержанности как отторжение.
Для НАС атмосфера сдержанности являлась успокаивающей.
Для Другого атмосфера сдержанности являлась успокаивающей.
МЫ воспринимали как отказ и было болезненно чувствительны к: отказу в знакомстве, изменению времени свидания, нежеланию встречаться с НАМИ, необходимости ожидания, отсутствию немедленного отклика, несогласию с НАШИМ мнением, любым невыполнением НАШИХ желаний, любой осечке или неудаче в осуществлении НАШИХ требований.
Другой воспринимал как отказ и было болезненно чувствителен к: отказу в знакомстве, изменению времени свидания, нежеланию встречаться с ним, необходимости ожидания, отсутствию немедленного отклика, несогласию с его мнением, любым невыполнением его желаний, любой осечке или неудаче в осуществлении его требований.
Воспринимаемый отказ отбрасывал НАС к глубинной тревожности, а также воспринимался НАМИ как унижение.
Воспринимаемый отказ отбрасывал Другого к глубинной тревожности, а также воспринимался им как унижение.
МЫ воспринимали отказ как унижение.
Другой воспринимал отказ как унижение.
Отказ, содержащий в себе определенное унижение, вызывал в НАС величайший гнев, который мог проявляться открыто или подавлялся.
Отказ, содержащий в себе определенное унижение, вызывал в Другом величайший гнев, который мог проявляться открыто или подавлялся.
МЫ ненавидели, обижали НАШЕГО кота потому что он не отвечал на НАШУ ласку.
Другой ненавидел, обижал своего кота потому что он не отвечал на его ласку.
МЫ интерпретировали необходимость, просьбу, ситуацию ожидания таким образом, как будто НАС считают столь ничтожными, что не чувствуют необходимости быть с НАМИ пунктуальными.
Другой интерпретировал необходимость, просьбу, ситуацию ожидания таким образом, как будто его считают столь ничтожным, что не чувствуют необходимости быть с ним пунктуальным.
Это вызывало у НАС взрывы враждебных чувств.
Это вызывало у Другого взрывы враждебных чувств.
Это приводило НАС к полнейшему отстранению от всех чувств, так что МЫ становились холодными и индифферентными, даже если несколько минут назад МЫ с нетерпением ожидали встречи.
Это приводило Другого к полнейшему отстранению от всех чувств, так что он становился холодным и индифферентным, даже если несколько минут назад он с нетерпением ожидал встречи.
НАША связь между чувством, что получен отказ и чувством раздражения оставалась бессознательной.
Связь Другого между чувством, что получен отказ и чувством раздражения оставалась бессознательной.
Отказ был столь незначительным, что ускользал от НАШЕГО осознания.
Отказ был столь незначительным, что ускользал от осознания его Другим.
Вследствие незначительного отказа МЫ ощущали раздражительность, становились язвительным или мстительными, или чувствовали усталость и подавленность, или испытывали головную боль, не имея ни малейшего понятия о её причине.
Вследствие незначительного отказа Другой ощущал раздражительность, становился язвительным или мстительным, или чувствовал усталость и подавленность, или испытывал головную боль, не имея ни малейшего понятия о её причине.
НАША враждебная реакция возникала не только в ответ на отвержение или на то, что воспринималось как отвержение, но также в ответ на предчувствие отвержения.
Враждебная реакция Другого возникала не только в ответ на отвержение или на то, что воспринималось как отвержение, но также в ответ на предчувствие отвержения.
МЫ сердито спрашивали кого-то, внутри уже предчувствуя отказ.
Другой сердито спрашивал кого-то, внутри уже предчувствуя отказ.
МЫ воздерживались от подарков, цветов, комплиментов девушке, потому что считали, что она усмотрит в таком действии скрытые мотивы.
Другой воздерживался от подарков, цветов, комплиментов девушке, потому что считал, что она усмотрит в таком действии скрытые мотивы.
МЫ крайне опасались высказывать любое доброе чувство - нежность, благодарность, признательность из предчувствия отвержения, потому что считали, что на это отреагируют отвержением.
Другой крайне опасался высказывать любое доброе чувство - нежность, благодарность, признательность из предчувствия отвержения, потому что считал, что на это отреагируют отвержением.
МЫ казались себе и остальным более холодными и более «черствыми», чем МЫ есть на самом деле.
Другой казался себе и остальным более холодным и более «черствым», чем он есть на самом деле.
МЫ насмехались над женщинами, мстя им таким образом за отказ, который только предчувствовали.
Другой насмехался над женщинами, мстя им таким образом за отказ, который только предчувствовал.
НАШ страх отвержения приводил НАС к тому, что МЫ стремились избегать ситуаций, в которых могли бы оказаться отверженными.
Страх отвержения у Другого приводил его к тому, что он стремился избегать ситуаций, в которых мог бы оказаться отверженным.
МЫ страшились любого возможного отвержения.
Другой страшился любого возможного отвержения.
МЫ воздерживались от каких-либо знаков внимания женщине, которая НАМ нравится до тех пор, пока не были абсолютно уверены в том, что НАС не ждёт отказ.
Другой воздерживался от каких-либо знаков внимания женщине, которая ему нравится до тех пор, пока не был абсолютно уверен в том, что его не ждёт отказ.
МЫ возмущались, были недовольны, что НАМ, парням нужно быть первыми, инициативными в отношении девушек, в приглашении на танец, так как МЫ опасались что девушка может согласиться, уделить НАМ время лишь из чувства вежливости, и считали что в этом отношении у женщин более выгодная, выбирающая позиция, им не надо проявлять инициативу.
Другой возмущался, был недоволен, что ему, парню нужно быть первым, инициативным в отношении девушек, в приглашении на танец, так как он опасался что девушка может согласиться, уделить ему время лишь из чувства вежливости, и считал что в этом отношении у женщин более выгодная, выбирающая позиция, им не надо проявлять инициативу.
НАШ страх отвержения вёл у НАС к ряду строгих внутренних запретов, относящихся к категории «робости».
Страх отвержения Другого вёл у него к ряду строгих внутренних запретов, относящихся к категории «робости».
НАША робость служила в качестве защиты от опасности подвергнуть себя риску отвержения.
Робость служила Другому в качестве защиты от опасности подвергнуть себя риску отвержения.
НАШЕ убеждение, что НАС не любят, служило защитой от опасности подвергнуть себя риску отвержения.
Убеждение Другого, что его не любят, служило защитой от опасности подвергнуть себя риску отвержения.
МЫ думали, поступали по формуле: «Люди нисколько не любят меня, поэтому лучше уж мне стоять в сторонке и таким образом защищать себя от любого возможного отвержения».
Другой думал, поступал по формуле: «Люди нисколько не любят меня, поэтому лучше уж мне стоять в сторонке и таким образом защищать себя от любого возможного отвержения».
НАШ страх отвержения являлся огромным препятствием на НАШЕМ пути стремления к любви и мешал НАМ дать почувствовать остальным людям, что НАМ хотелось бы их внимания.
Страх отвержения у Другого являлся огромным препятствием на его пути стремления к любви и мешал ему дать почувствовать остальным людям, что НАМ хотелось бы их внимания.
НАША враждебность, провоцируемая чувством отвергнутости, содействовала настороженно-тревожному отношению или даже усиливала чувство тревожности.
Враждебность Другого, провоцируемая чувством отвергнутости, содействовала настороженно-тревожному отношению или даже усиливала чувство тревожности.
НАША враждебность, провоцируемая чувством отвергнутости, являлась важным фактором в установлении «порочного круга», которого было трудно избежать.
Враждебность Другого, провоцируемая чувством отвергнутости, являлась важным фактором в установлении «порочного круга», которого было трудно избежать.
НАШ «порочный круг», образуемый различными внутренними компонентами невротической потребности в любви проявлялся, содержал в себе:
тревожность,
чрезмерную потребность в любви, включая требование исключительной и безоговорочной любви,
чувство отвергнутости, если это требование не выполняется,
крайне враждебную реакцию на отвержение,
потребность вытеснить враждебность вследствие страха потери любви,
напряженное состояние неясного гнева,
возрастание тревожности,
возрастание потребности в успокоении.
«Порочный круг» Другого, образуемый различными внутренними компонентами невротической потребности в любви проявлялся, содержал в себе:
тревожность,
чрезмерную потребность в любви, включая требование исключительной и безоговорочной любви,
чувство отвергнутости, если это требование не выполняется,
крайне враждебную реакцию на отвержение,
потребность вытеснить враждебность вследствие страха потери любви,
напряженное состояние неясного гнева,
возрастание тревожности,
возрастание потребности в успокоении.
Те самые средства, которые служили НАШЕМУ успокоению от тревожности, в свою очередь порождали новую враждебность и новую тревожность.
Те самые средства, которые служили успокоению Другого от тревожности, в свою очередь порождали новую враждебность и новую тревожность.
НАШ какой-либо защитный механизм в дополнение к своему свойству успокаивать, снимать тревогу имел свойство порождать новую тревогу.
Какой-либо защитный механизм Другого в дополнение к своему свойству успокаивать, снимать тревогу имел свойство порождать новую тревогу.
МЫ ослабляли НАШУ тревожность, а затем у НАС возникал страх, что это средство избавления само прибавляет НАМ проблем.
Другой ослаблял свою тревожность, а затем у него возникал страх, что это средство избавления само прибавляет ему проблем.
МЫ пристрастились к выпивке, сигаретам, сладкому, неправильному питанию или образу жизни, а затем у НАС возникал страх, что это причинит вред НАМ, вред НАШЕМУ здоровью, вред НАШИМ зубам.
Другой пристрастился к выпивке, сигаретам, сладкому, неправильному питанию или образу жизни, а затем у него возникал страх, что это причинит вред ему, вред его здоровью, вред его зубам.
Мы занимались мастурбацией, а затем боялись, что это кто-то заметил, заметит.
Другой занимался мастурбацией, а затем боялся, что это кто-то заметил, заметит.
НАШИ неврозы прогрессировали, усугублялись, даже если не было каких-либо изменений внешних условий, по причине подобного рода порочных кругов.
Неврозы Другого прогрессировали, усугублялись, даже если не было каких-либо изменений внешних условий, по причине подобного рода порочных кругов.
МЫ были не в состоянии уловить НАШИ звенья порочных кругов.
Другой был не в состоянии уловить свои звенья порочных кругов.
МЫ замечали результаты воздействия НАШИХ порочных кругов и их звеньев, когда чувствовали, что попали в безвыходную ситуацию.
Другой замечал результаты воздействия своих порочных кругов и их звеньев, когда чувствовал, что попал в безвыходную ситуацию.
НАШЕ ощущение «западни» являлось реакцией на ту запутанность, сложность положения, которую МЫ были не в силах преодолеть.
Ощущение Другим «западни» являлось реакцией на ту запутанность, сложность положения, которую он был не в силах преодолеть.
Любой путь, который представлялся НАМ выходом из тупика, ввергал НАС в новые опасности.
Любой путь, который представлялся Другому выходом из тупика, ввергал его в новые опасности.
МЫ искали те пути, следуя которым МЫ могли бы получить любовь, к которой стремились.
Другой искал те пути, следуя которым он мог бы получить любовь, к которой стремился.
МЫ пытались решить две проблемы:
как получить необходимую НАМ любовь,
как обосновать для себя и для остальных требование такой любви.
Другой пытался решить две проблемы:
как получить необходимую ему любовь,
как обосновать для себя и для остальных требование такой любви.
МЫ использовали, пробовали, (поочередно, вместе, взаимоисключающе) такие возможные способы получения любви, как:
подкуп;
взывание к жалости;
призыв к справедливости;
угрозы.
Другой использовал, пробовал, (поочередно, вместе, взаимоисключающе) такие возможные способы получения любви, как:
подкуп;
взывание к жалости;
призыв к справедливости;
угрозы.
МЫ применяли эти способы одновременно или поочередно, в зависимости от ситуации, общей структуры НАШЕГО характера и от степени враждебности.
Другой применял эти способы одновременно или поочередно, в зависимости от ситуации, общей структуры его характера и от степени враждебности.
Степень НАШЕЙ враждебности возрастала и выражалась через эти способы получения любви, привязанности, расположения.
Степень враждебности Другого возрастала и выражалась через эти способы получения любви, привязанности, расположения.
МЫ пытались получить любовь по формуле: «Я люблю тебя больше всего на свете, поэтому ты должен (должна) отказаться от всего ради моей любви».
Другой пытался получить любовь по формуле: «Я люблю тебя больше всего на свете, поэтому ты должен (должна) отказаться от всего ради моей любви».
Любовь была не только НАШЕЙ особой сферой жизни, но и являлась единственным, главным средством, с помощью которого МЫ могли получить то, что хотели.
Любовь была не только особой сферой жизни Другого, но и являлась единственным, главным средством, с помощью которого он мог получить то, что хотел.
МЫ руководствовались убеждением:
для того, чтобы получить что-то, надо достичь чего-то в жизни;
через любовь, и только через любовь, можно достичь счастья, безопасности и положения в обществе.
Другой руководствовался убеждением:
для того, чтобы получить что-то, надо достичь чего-то в жизни;
через любовь, и только через любовь, можно достичь счастья, безопасности и положения в обществе.
В неврозах МЫ часто использовали любовь в качестве стратегии поведения.
В неврозах Другой часто использовал любовь в качестве стратегии поведения.
НАША субъективная убежденность в своей любви служит оправданием для предъявления требований.
Субъективная убежденность Другого в своей любви служит оправданием для предъявления требований.
МЫ были подвержены опасности, впасть в болезненную зависимость от своих любовных взаимоотношений.
Другой был подвержен опасности, впасть в болезненную зависимость от своих любовных взаимоотношений.
МЫ испытывали потребность в любви к кому-то, а он отстранялся, как только МЫ начинали проявлять неравнодушие к нему.
Другой испытывал потребность в любви к кому-то, а он отстранялся, как только Другой начинал проявлять неравнодушие к нему.
МЫ реагировали на такое отвержение сильной враждебностью, которую вытесняли из страха кого-то потерять.
Другой реагировал на такое отвержение сильной враждебностью, которую вытеснял из страха кого-то потерять.
Если МЫ пытались отстраниться от кого-то, он(а) снова начинал(а) завоёвывать НАШЕ расположение.
Если Другой пытался отстраниться от кого-то, он(а) снова начинал(а) завоёвывать НАШЕ расположение.
Тогда МЫ не только вытесняли НАШУ враждебность, но и тщательно скрывали её за усилением преданности.
Тогда Другой не только вытеснял свою враждебность, но и тщательно скрывал её за усилением преданности.
МЫ были опять отвергнуты, и в конечном счёте снова реагировали возрастанием любви.
Другой был опять отвергнут, и в конечном счёте снова реагировал возрастанием любви.
Так МЫ постепенно приобретали убеждение в том, что находимся во власти «великой страсти».
Так Другой постепенно приобретал убеждение в том, что находится во власти «великой страсти».
МЫ пытались завоевать любовь кого-то, посредством его понимания, помогая ему в умственном и профессиональном росте, решении затруднений.
Другой пытался завоевать любовь кого-то, посредством его понимания, помогая ему в умственном и профессиональном росте, решении затруднений.
МЫ взывали к жалости.
Другой взывал к жалости.
МЫ выставляли НАШЕ страдание и беспомощность на общее обозрение.
Другой выставлял свое страдание и беспомощность на общее обозрение.
НАШЕЙ формулой поведения и требований было: «Вы должны любить меня, потому что я страдаю и беспомощен».
Формулой поведения и требований Другого было: «Вы должны любить меня, потому что я страдаю и беспомощен».
НАШЕ страдание служило оправданием права выдвигать чрезмерные требования.
Страдание Другого служило оправданием права выдвигать чрезмерные требования.
НАША мольба высказывалась абсолютно открыто.
Мольба Другого высказывалась абсолютно открыто.
МЫ указывали на то, что МЫ являемся очень больным, несчастным, проблемным человеком и поэтому имеем наибольшее право на внимание.
Другой указывал на то, что он является очень больным, несчастным, проблемным человеком и поэтому имеет наибольшее право на внимание.
МЫ презрительно относились к тем, кто выглядел более здорово, успешно, благополучно, богато.
Другой презрительно относился к тем, кто выглядел более здорово, успешно, благополучно, богато.
МЫ негодовали по поводу тех людей, которые более успешно используют НАШУ стратегию бедного деточки.
Другой негодовал по поводу тех людей, которые более успешно используют его стратегию бедного деточки.
К НАШЕМУ стремлению вызвать жалость примешивалась большая или меньшая доля враждебности.
К стремлению Другого вызвать жалость примешивалась большая или меньшая доля враждебности.
МЫ взывали к благородной натуре кого-то или вымогали благорасположение радикальными средствами, например, ставя НАС в бедственную ситуацию, вынуждающую кого-то оказывать помощь.
Другой взывал к благородной натуре кого-то или вымогал благорасположение радикальными средствами, например, ставя себя в бедственную ситуацию, вынуждающую кого-то оказывать помощь.
МЫ пытались возбудить жалость посредством драматической демонстрации своих несчастий.
Другой пытался возбудить жалость посредством драматической демонстрации своих несчастий.
МЫ хотели получить утешение в ответ на свою жалобу.
Другой хотел получить утешение в ответ на свою жалобу.
МЫ пытались вымогать внимание, бессознательно преувеличивая такую пугающую родителей ситуацию, как НАШУ неспособность есть, или мочиться.
Другой пытался вымогать внимание, бессознательно преувеличивая такую пугающую родителей ситуацию, как свою неспособность есть, или мочиться.
НАШЕ использование апелляции к жалости включало в себя убеждение в неспособности получить любовь и расположение любым другим путем.
Использование апелляции к жалости Другого включало в себя убеждение в неспособности получить любовь и расположение любым другим путем.
МЫ рационально обосновывали это убеждение отсутствием веры в любовь вообще или
МЫ верили в то, что в данной ситуации нельзя получить любовь никаким другим путем.
Другой рационально обосновывал это убеждение отсутствием веры в любовь вообще или
он верил в то, что в данной ситуации нельзя получить любовь никаким другим путем.
МЫ призывали к справедливости, используя формулу поведения: «Вот что я сделал для вас; а что вы сделаете для меня?».
Другой призывал к справедливости, используя формулу поведения: «Вот что я сделал для вас; а что вы сделаете для меня?».
НАША мать указывала НАМ на то, что она так много сделала для НАС, что заслуживает неослабевающей преданности.
Мать Другого указывала ему на то, что она так много сделала для него, что заслуживает неослабевающей преданности.
Тот факт, что МЫ поддаемся на уговоры, МЫ использовали как основу для выдвижения своих личных притязаний.
Тот факт, что Другой поддаемся на уговоры, он использовал как основу для выдвижения своих личных притязаний.
МЫ были чрезмерно готовы помогать кому-то, тайно ожидая, что получим все, чего пожелаем, и испытывали серьезное разочарование, если другие не обнаруживали такого же желания делать что-то для НАС.
Другой был чрезмерно готов помогать кому-то, тайно ожидая, что получит все, чего пожелает, и испытывал серьезное разочарование, если другие не обнаруживали такого же желания делать что-то для него.
МЫ сознательно рассчитывали на ответную услугу или жест благодарности за НАШУ помощь.
Другой сознательно рассчитывал на ответную услугу или жест благодарности за свою помощь.
НАМ было полностью чуждо любое сознательное ожидание возможной награды.
Другому было полностью чуждо любое сознательное ожидание возможной награды.
НАША навязчивая щедрость казалась НАМ магическим жестом.
Навязчивая щедрость Другого казалась ему магическим жестом.
МЫ делали для кого-то, то, что сами хотели получать от кого-то.
Другой делал для кого-то, то, что сам хотел получать от кого-то.
МЫ обнаруживали, что на самом деле у НАС действовали ожидания ответного вознаграждения, благодаря необыкновенно острой боли разочарования.
Другой обнаруживал, что на самом деле у него действовали ожидания ответного вознаграждения, благодаря необыкновенно острой боли разочарования.
НАШИ ожидания вознаграждения за навязчивую помощь принимали форму некой разновидности душевной бухгалтерской книги, в которую вписывались чрезмерные суммы за такие в действительности бесполезные жертвоприношения, как, например, бессонная ночь.
Ожидания вознаграждения Другого за навязчивую помощь принимали форму некой разновидности душевной бухгалтерской книги, в которую вписывались чрезмерные суммы за такие в действительности бесполезные жертвоприношения, как, например, бессонная ночь.
МЫ принижали до минимума или вовсе игнорировали то, что делалось для НАС, фальсифицируя ситуацию до такой степени, что чувствовали свое право требовать особого внимания.
Другой принижал до минимума или вовсе игнорировал то, что делалось для него, фальсифицируя ситуацию до такой степени, что чувствовал свое право требовать особого внимания.
НАШЕ поведение вело к эффекту бумеранга в отношении НАС самих, так как МЫ начинали чрезмерно опасаться брать на себя обязательства.
Поведение Другого вело к эффекту бумеранга в отношении его самого, так как он начинал чрезмерно опасаться брать на себя обязательства.
Инстинктивно, судя об остальных по себе, МЫ боялись, что НАС будут эксплуатировать, если МЫ примем от них какие-либо услуги.
Инстинктивно, судя об остальных по себе, Другой боялся, что его будут эксплуатировать, если он примет от них какие-либо услуги.
НАШ призыв к справедливости выдвигался на основе того, что бы МЫ сделали для других, если бы имели такую возможность.
Призыв Другого к справедливости выдвигался на основе того, что бы он сделал для других, если бы имел такую возможность.
МЫ подчеркивали, каким любящим и полным самопожертвования МЫ были бы на месте кого-то.
Другой подчеркивал, каким любящим и полным самопожертвования он был бы на месте кого-то.
МЫ считали, что НАШИ требования оправданы тем, что МЫ не просим от кого-то чего-либо большего, чем отдали бы сами.
Другой считал, что его требования оправданы тем, что он не просит от кого-то чего-либо большего, чем отдал бы сам.
Представление, которое МЫ имели о своих качествах, являлось главным образом бессознательным приписыванием себе того поведения, которого МЫ требовали от кого-то.
Представление, которое Другой имел о своих качествах, являлось главным образом бессознательным приписыванием себе того поведения, которого он требовал от кого-то.
МЫ действительно обладали определенной склонностью к самопожертвованию, возникающей из таких источников, как отсутствие у НАС самоуверенности, отождествление себя с подзаборной собакой, побуждение быть таким же терпимым и снисходительным, какими бы МЫ хотели видеть окружающих.
Другой действительно обладал определенной склонностью к самопожертвованию, возникающей из таких источников, как отсутствие у него самоуверенности, отождествление себя с подзаборной собакой, побуждение быть таким же терпимым и снисходительным, каким бы он хотел видеть окружающих.
НАША враждебность, которая присутствовала в призыве к справедливости, проявлялась, когда НАШИ требования справедливости выдвигались на основе необходимости возмещения якобы нанесенного вреда.
Враждебность Другого, которая присутствовала в призыве к справедливости, проявлялась, когда его требования справедливости выдвигались на основе необходимости возмещения якобы нанесенного вреда.
МЫ предъявляли требования, вели себя по формуле: «Вы заставили меня страдать или причинили мне вред, и поэтому вы обязаны мне помогать, заботиться обо мне или поддерживать меня».
Другой предъявлял требования, вел себя по формуле: «Вы заставили меня страдать или причинили мне вред, и поэтому вы обязаны мне помогать, заботиться обо мне или поддерживать меня».
НАША стратегия поведения была аналогична стратегии, используемой в травматических неврозах.
Стратегия поведения Другого была аналогична стратегии, используемой в травматических неврозах.
МЫ использовали НАШУ травму, обиду, в качестве основы для требований, которые МЫ в любом случае были бы склонны предъявлять.
Другой использовал свою травму, обиду, в качестве основы для требований, которые он в любом случае были бы склонен предъявлять.
МЫ возбуждали в ком-то чувства вины или долга с целью оправдания собственных требований.
Другой возбуждал в ком-то чувства вины или долга с целью оправдания собственных требований.
Не сумев справиться со своими чувствами, которые явились реакцией на измену мужа, НАША мать заболевала.
Не сумев справиться со своими чувствами, которые явились реакцией на измену мужа, мать Другого заболевала.
Не сумев справиться со своими чувствами, которые явились реакцией на какую-либо обиду НАС, МЫ заболевали.
Не сумев справиться со своими чувствами, которые явились реакцией на какую-либо обиду Другого, он заболевал.
НАША мать не выражала никакого упрека, но ее болезнь была наглядным свидетельством живого упрека, призванного возбудить в отце чувство вины и таким образом заставить его уделять ей все свое внимание.
Мать Другого не выражала никакого упрека, но ее болезнь была наглядным свидетельством живого упрека, призванного возбудить в отце чувство вины и таким образом заставить его уделять ей все свое внимание.
МЫ не выражали никакого упрека, но НАША болезнь была наглядным свидетельством живого упрека, призванного возбудить в ком-то чувство вины и/или заставить кого-то уделять НАМ внимание.
Другой не выражал никакого упрека, но его болезнь была наглядным свидетельством живого упрека, призванного возбудить в ком-то чувство вины и/или заставить кого-то уделять ему внимание.
У НАС проявлялись навязчивые и истерические симптомы.
У Другого проявлялись навязчивые и истерические симптомы.
МЫ настаивали на своей помощи кому-то.
Другой настаивал на своей помощи кому-то.
После нескольких дней работы МЫ бессознательно начинали глубоко негодовать на то, что кто-то принял НАШУ помощь.
После нескольких дней работы Другой бессознательно начинал глубоко негодовать на то, что кто-то принял его помощь.
НАШИ симптомы негодования настолько усиливались, что МЫ были вынуждены лечь в постель, уйти на отдых, таким образом, вынуждая кого-то не только обходиться без НАШЕЙ помощи, но и брать на себя дополнительные хлопоты по уходу за НАМИ.
Симптомы негодования Другого настолько усиливались, что он был вынужден лечь в постель, уйти на отдых, таким образом, вынуждая кого-то не только обходиться без его помощи, но и брать на себя дополнительные хлопоты по уходу за ним.
НАШЕ ухудшение состояния выражало собой НАШЕ обвинение и вело к требованию возмещения ущерба за счет кого-то.
Ухудшение состояния Другого выражало собой его обвинение и вело к требованию возмещения ущерба за счет кого-то.
Когда НАМ высказывали свое мнение по поводу НАШЕГО поведения, МЫ падали в обморок, любым образом заболевали, начинали хуже себя чувствовать, таким образом, демонстрируя свое негодование и вымогая заботливое обращение.
Когда Другому высказывали свое мнение по поводу его поведения, он падал в обморок, любым образом заболевал, начинал хуже себя чувствовать, таким образом, демонстрируя свое негодование и вымогая заботливое обращение.
Во время проработок МЫ чувствовали себя все хуже и хуже.
Во время проработок Другой чувствовал себя все хуже и хуже.
У НАС возникали мысли о том, что проработки сделают НАС калекой, психом и будет некому НАМ помочь.
У Другого возникали мысли о том, что проработки сделают его калекой, психом и будет некому ему помочь.
МЫ показывали, что в ухудшении НАШЕГО состояния виновен кто-то и поэтому МЫ обладаем особым правом на его внимание.
Другой показывал, что в ухудшении его состояния виновен кто-то и поэтому он обладает особым правом на его внимание.
МЫ стремились расплачиваться страданием, даже сильным страданием, выражая, таким образом, свои обвинения и требования, хотя и не осознавая этого.
Другой стремился расплачиваться страданием, даже сильным страданием, выражая, таким образом, свои обвинения и требования, хотя и не осознавая этого.
МЫ были способны сохранять чувство собственной правоты.
Другой был способен сохранять чувство собственной правоты.
МЫ использовали угрозы как стратегию получения любви и расположения, угрожая нанести вред либо себе, либо кому-то.
Другой использовал угрозы как стратегию получения любви и расположения, угрожая нанести вред либо себе, либо кому-то.
МЫ угрожали неким безрассудным действием, например, испортить репутацию или причинить насилие кому-то или себе.
Другой угрожал неким безрассудным действием, например, испортить репутацию или причинить насилие кому-то или себе.
МЫ прибегали или подумывали об угрозах прибегнуть к самоубийству.
Другой прибегал или подумывал об угрозах прибегнуть к самоубийству.
МЫ демонстрировали свою любовь с помощью своих угроз навредить кому-то.
Другой демонстрировал свою любовь с помощью своих угроз навредить кому-то.
МЫ не осуществляли своих угроз до тех пор, пока надеялись достичь любви.
Другой не осуществлял своих угроз до тех пор, пока надеялся достичь любви.
МЫ теряли надежду на любовь и стремились осуществить НАШИ угрозы под влиянием отчаяния или мстительности.
Другой терял надежду на любовь и стремился осуществить свои угрозы под влиянием отчаяния или мстительности.
НАША невротическая потребность в любви и привязанности принимала форму сексуальной страсти или ненасытной потребности в сексуальном удовлетворении.
Невротическая потребность Другого в любви и привязанности принимала форму сексуальной страсти или ненасытной потребности в сексуальном удовлетворении.
НАША связь между чувствами любви, привязанности, проявлениями нежности и сексуальностью не являлась близкой.
Связь Другого между чувствами любви, привязанности, проявлениями нежности и сексуальностью не являлась близкой.
НАША сексуальность имела более близкое отношение к жестокости, чем к нежности.
Сексуальность Другого имела более близкое отношение к жестокости, чем к нежности.
НАША сексуальность существовала без любви или нежности.
Сексуальность Другого существовала без любви или нежности.
НАША любовь или нежность существовала без сексуальных чувств.
Любовь или нежность Другого существовала без сексуальных чувств.
НАША нежность с матерью имела сексуальную природу.
Нежность Другого с матерью имела сексуальную природу.
В НАШЕЙ нежности с матерью присутствовали сексуальные элементы.
В нежности Другого с матерью присутствовали сексуальные элементы.
Между НАШЕЙ нежностью и сексуальностью проявлялись многообразные связи.
Между нежностью и сексуальностью Другого проявлялись многообразные связи.
НАША нежность предшествовала сексуальным чувствам.
Нежность Другого предшествовала сексуальным чувствам.
МЫ испытывали сексуальные желания, осознавая при этом лишь наличие у НАС нежных чувств.
Другой испытывал сексуальные желания, осознавая при этом лишь наличие у себя нежных чувств.
НАШИ сексуальные желания стимулировали НАШИ нежные чувства или переходили в них.
Сексуальные желания Другого стимулировали его нежные чувства или переходили в них.
У НАС проявлялись переходы между нежностью и сексуальностью.
У Другого проявлялись переходы между нежностью и сексуальностью.
НАША невротическая потребность в любви проявлялась через сексуальность, собственническое отношение, требование безоговорочной любви, чувство отверженности.
Невротическая потребность Другого в любви проявлялась через сексуальность, собственническое отношение, требование безоговорочной любви, чувство отверженности.
НАША ревность уходила корнями глубоко вплоть до соперничества среди других детей и
до НАШЕГО Эдипова комплекса.
Ревность Другого уходила корнями глубоко вплоть до соперничества среди других детей и
до его Эдипова комплекса.
НАША безоговорочная любовь уходила вглубь вплоть до орального эротизма.
Безоговорочная любовь Другого уходила вглубь вплоть до орального эротизма.
НАШЕ собственническое отношение уходило вглубь вплоть до анального эротизма.
Собственническое отношение Другого уходило вглубь вплоть до анального эротизма.
НАШ спектр отношений и реакций, основанных на тревоге, как движущей силе, проявлялся как целостная структура.
Спектр отношений и реакций Другого, основанных на тревоге, как движущей силе, проявлялся как целостная структура.
НАША тревога стояла за потребностью в любви, которая возрастала или уменьшалась в зависимости от условий.
Тревога Другого стояла за потребностью в любви, которая возрастала или уменьшалась в зависимости от условий.
Под давлением НАШЕЙ тревоги, МЫ хотели больше видеться с кем-то, страстно возжелать с ним дружбы, начинали слепо восхищаться им, становились чрезмерно ревнивыми, начинали проявлять собственнические чувства, свою уязвленность, сетуя, что МЫ являемся «не более чем просто другом, знакомым, влюбленным, обычным парнем, клиентом».
Под давлением тревоги Другого, он хотел больше видеться с кем-то, страстно возжелать с ним дружбы, начинал слепо восхищаться им, становился чрезмерно ревнивым, начинал проявлять собственнические чувства, свою уязвленность, сетуя, что он является «не более чем просто другом, знакомым, влюбленным, обычным парнем, клиентом».
Вместе с этим у НАС росла тревожность, проявляющаяся либо в сновидениях, либо в чувстве преследования, либо в физиологических симптомах, таких, как понос или частые позывы к мочеиспусканию.
Вместе с этим у Другого росла тревожность, проявляющаяся либо в сновидениях, либо в чувстве преследования, либо в физиологических симптомах, таких, как понос или частые позывы к мочеиспусканию.