Невротик по Хорни 12

МЫ были убеждены, что остальные ответственны не только за НАШУ жизнь, но и за все, что в этой жизни происходит.
Другой был убежден, что остальные ответственны не только за его жизнь, но и за все, что в этой жизни происходит.
Это НАШЕ убеждение сталкивалось с НАШЕЙ уверенностью, что никто добровольно ничего для НАС не сделает, поэтому МЫ должны принудить других выполнять НАШИ желания.
Это убеждение у Другого сталкивалось с его уверенностью, что никто добровольно ничего для него не сделает, поэтому он должен принудить остальных выполнять его желания.
МЫ были убеждены, что никто добровольно ничего для НАС не сделает.
Другой был убежден, что никто добровольно ничего для него не сделает.
Здесь НАМ на помощь приходило страдание.
Здесь Другому на помощь приходило страдание.
Страдание и беспомощность становились для НАС мощными средствами получения любви и расположения, помощи, контроля и в то же самое время давали НАМ возможность избегать требований, предъявляемых к НАМ другими людьми.
Страдание и беспомощность становились для Другого мощными средствами получения любви и расположения, помощи, контроля и в то же самое время давали ему возможность избегать требований, предъявляемых к нему другими людьми.
Страдание и беспомощность становились для НАС мощными средствами получения любви и расположения, помощи, контроля.
Страдание и беспомощность становились для Другого мощными средствами получения любви и расположения, помощи, контроля.
Страдание и беспомощность давали НАМ возможность избегать требований, предъявляемых к НАМ другими людьми.
Страдание и беспомощность давали Другому возможность избегать требований, предъявляемых к нему другими людьми.
НАШЕ страдание выполняло функцию выражения обвинений в адрес остальных людей замаскированным, действенным образом.
Страдание Другого выполняло функцию выражения обвинений в адрес остальных людей замаскированным, действенным образом.
Несмотря на ценность страдания в стратегическом плане, МЫ ещё и сами хотели страдать.
Несмотря на ценность страдания в стратегическом плане, Другой ещё и сам хотел страдать.
МЫ страдали больше, чем это было обусловлено НАШЕЙ стратегической целью.
Другой страдал больше, чем это было обусловлено его стратегической целью.
МЫ были склонны преувеличивать свое несчастье.
Другой был склонен преувеличивать свое несчастье.
МЫ погружались в чувства беспомощности, горя и собственной никчемности.
Другой погружался в чувства беспомощности, горя и собственной никчемности.
МЫ преувеличивали НАШИ эмоции.
Другой преувеличивал свои эмоции.
НАС нельзя было принимать всерьез.
Другого нельзя было принимать всерьез.
Разочарования, которые возникали в результате НАШИХ противоположно направленных тенденций, бросали НАС в пучину несчастья, непропорционального тому значению, которое имела для НАС данная ситуация.
Разочарования, которые возникали в результате противоположно направленных тенденций Другого, бросали его в пучину несчастья, непропорционального тому значению, которое имела для него данная ситуация.
Даже если МЫ были уверены в том, что МЫ преувеличиваем свои эмоции и что их нельзя принимать всерьез, НАШИ разочарования, которые возникали в результате его противоположно направленных тенденций, бросали НАС в пучину несчастья, непропорционального тому значению, которое имела для НАС данная ситуация.
Даже если Другой был уверен в том, что он преувеличивает свои эмоции и что их нельзя принимать всерьез, его разочарования, которые возникали в результате его противоположно направленных тенденций, бросали его в пучину несчастья, непропорционального тому значению, которое имела для него данная ситуация.
При достижении небольшого успеха МЫ драматизировали положение, низводя себя до неудачника.
При достижении небольшого успеха Другой драматизировал положение, низводя себя до неудачника.
Если НАМ не удавалось отстоять свою правоту, НАШЕ самоуважение резко падало.
Если Другому не удавалось отстоять свою правоту, его самоуважение резко падало.
Если во время проработок НАМ приходилось сталкиваться с неприятной перспективой тщательной проработки новой проблемы, МЫ впадали в абсолютную безнадежность.
Если во время проработок Другому приходилось сталкиваться с неприятной перспективой тщательной проработки новой проблемы, он впадал в абсолютную безнадежность.
МЫ добровольно распространяли свое страдание за пределы стратегической целесообразности.
Другой добровольно распространял свое страдание за пределы стратегической целесообразности.
В НАШЕМ страдании не было каких-либо явных преимуществ, которых можно достичь, не было аудитории, на которую можно произвести впечатление, с его помощью нельзя было завоевать сочувствие или достичь тайного торжества, навязывая свою волю другим.
В страдании Другого не было каких-либо явных преимуществ, которых можно достичь, не было аудитории, на которую можно произвести впечатление, с его помощью нельзя было завоевать сочувствие или достичь тайного торжества, навязывая свою волю другим.
Тем не менее, оно давало НАМ выгоду, хотя и иного типа.
Тем не менее, оно давало Другому выгоду, хотя и иного типа.
Потерпеть неудачу в любви, поражение в соперничестве, быть вынужденным признать свою явную слабость или свой недостаток было для НАС непереносимо как для человека, имеющего столь высокое представление о своей уникальности.
Потерпеть неудачу в любви, поражение в соперничестве, быть вынужденным признать свою явную слабость или свой недостаток было для Другого непереносимо как для человека, имеющего столь высокое представление о своей уникальности.
В собственных глазах МЫ падали до предела.
В собственных глазах Другой падал до предела.
Категории успеха и неудачи, превосходства и неполноценности переставали для НАС существовать.
Категории успеха и неудачи, превосходства и неполноценности переставали для Другого существовать.
Посредством преувеличения боли, через растворение во всепоглощающем чувстве несчастья и никчемности НАШЕ обостренное переживание отчасти утрачивало свою реальность.
Посредством преувеличения боли, через растворение во всепоглощающем чувстве несчастья и никчемности обостренное переживание Другого отчасти утрачивало свою реальность.
НАША рана временно успокаивалась, наркотизировалась.
Рана Другого временно успокаивалась, наркотизировалась.
МЫ не осознавали НАШ наркотизированный эффект преувеличенной боли.
Другой не осознавал свой наркотизированный эффект преувеличенной боли.
МЫ осознавали НАШ наркотизированный эффект преувеличенной боли.
Другой осознавал свой наркотизированный эффект преувеличенной боли.
Мотивом в НАШИХ мазохистских побуждениях был наркотический эффект преувеличенной боли.
Мотивом в мазохистских побуждениях Другого был наркотический эффект преувеличенной боли.
Мотив НАШИХ мазохистских побуждений был связан с наркотическим эффектом преувеличенной боли.
Мотив мазохистских побуждений Другого был связан с наркотическим эффектом преувеличенной боли.
НАШЕ страдание давало НАМ удовлетворение, как это явно имело место в мазохистских перверсиях и фантазиях, также это имело место при НАШИХ общих невротических склонностях к страданию.
Страдание Другого давало ему удовлетворение, как это явно имело место в мазохистских перверсиях и фантазиях, также это имело место при его общих невротических склонностях к страданию.
НАШЕ фундаментальное отношение к жизни питало НАШИ мазохистские тенденции.
Фундаментальное отношение Другого к жизни питало его мазохистские тенденции.
Общим знаменателем НАШЕГО отношения к жизни являлось НАШЕ ощущение внутренней слабости.
Общим знаменателем отношения Другого к жизни являлось его ощущение внутренней слабости.
Это чувство проявлялось у НАС в отношении к себе, к другим людям, к судьбе в целом
оно ощущалось у НАС как глубинное ощущение собственной незначительности, или, скорее, ничтожности.
Это чувство проявлялось у Другого в отношении к себе, к другим людям, к судьбе в целом
оно ощущалось у него как глубинное ощущение собственной незначительности, или, скорее, ничтожности.
МЫ ощущали себя тростинкой, открытой всем ветрам.
Другой ощущал себя тростинкой, открытой всем ветрам.
МЫ ощущали, что МЫ находимся во власти остальных, будучи всецело в их распоряжении.
Другой ощущал, что он находится во власти остальных, будучи всецело в их распоряжении.
МЫ ощущали, что МЫ находимся во власти остальных, будучи всецело в их распоряжении и проявляли это в тенденции к сверх угодничеству и в защитном чрезмерном упоре на самообладание и желание не сдаваться.
Другой ощущал, что он находится во власти остальных, будучи всецело в их распоряжении и проявлял это в тенденции к сверх угодничеству и в защитном чрезмерном упоре на самообладание и желание не сдаваться.
МЫ ощущали свою зависимость от любви, расположения и суждения остальных людей.
Другой ощущал свою зависимость от любви, расположения и суждения остальных людей.
НАШЕ ощущение собственной зависимости от любви проявлялось в НАШЕЙ чрезмерной любви и привязанности.
Ощущение собственной зависимости Другого от любви проявлялось в его чрезмерной любви и привязанности.
НАШЕ ощущение собственной зависимости от расположения и суждения остальных людей проявлялось в НАШЕМ чрезмерном страхе неодобрения.
Ощущение собственной зависимости Другого от расположения и суждения остальных людей проявлялось в его чрезмерном страхе неодобрения.
МЫ ощущали, что не в силах изменить что-либо в собственной жизни, предоставляя остальным нести за нее всю ответственность.
Другой ощущал, что не в силах изменить что-либо в собственной жизни, предоставляя остальным нести за нее всю ответственность.
МЫ ощущали чувство полной беспомощности перед судьбой, проявляемое в негативном плане в ощущении неминуемого рока, а в позитивном — в ожидании чуда.
Другой ощущал чувство полной беспомощности перед судьбой, проявляемое в негативном плане в ощущении неминуемого рока, а в позитивном — в ожидании чуда.
МЫ ощущали невозможность существования без побудительных стимулов, средств и целей, задаваемых остальными людьми.
Другой ощущал невозможность существования без побудительных стимулов, средств и целей, задаваемых остальными людьми.
МЫ ощущали себя воском в руках ваятеля.
Другой ощущал себя воском в руках ваятеля.
МЫ не осознавали это ощущение внутренней слабости.
Другой не осознавал это ощущение внутренней слабости.
МЫ сталкивались с этим ощущение внутренней слабости.
Другой сталкивался с этим ощущение внутренней слабости.
МЫ избегали, вытесняли НАШЕ ощущение внутренней слабости.
Другой избегал, вытеснял свое ощущение внутренней слабости.
НАШЕ ощущение внутренней слабости являлось выражением отсутствия жизненной силы.
Ощущение внутренней слабости Другого являлось выражением отсутствия жизненной силы.
НАШЕ ощущение внутренней слабости не являлось выражением отсутствия жизненной силы.
Ощущение внутренней слабости Другого не являлось выражением отсутствия жизненной силы.
НАШИ различия в жизнеспособности с остальными людьми были незначительными.
Различия в жизнеспособности Другого с остальными людьми были незначительными.
НАШЕ ощущение внутренней слабости являлось следствием тревожности.
Ощущение внутренней слабости Другого являлось следствием тревожности.
НАШЕ ощущение внутренней слабости не являлось следствием тревожности.
Ощущение внутренней слабости Другого не являлось следствием тревожности.
НАША тревожность была связана с НАШИМ ощущением внутренней слабости.
Тревожность Другого была связана с его ощущением внутренней слабости.
НАША тревожность вызвала противоположный эффект, побуждая НАС стремиться и достигать все большей силы и могущества ради собственной безопасности.
Тревожность Другого вызвала противоположный эффект, побуждая его стремиться и достигать все большей силы и могущества ради собственной безопасности.
На самом деле такого ощущения внутренней слабости вовсе у НАС не было.
На самом деле такого ощущения внутренней слабости вовсе у Другого не было.
То, что ощущалось у НАС как слабость, являлось лишь результатом НАШЕЙ склонности к слабости.
То, что ощущалось у Другого как слабость, являлось лишь результатом его склонности к слабости.
В собственных чувствах МЫ бессознательно преувеличивали свою слабость и упорно настаивали на ней.
В собственных чувствах Другой бессознательно преувеличивал свою слабость и упорно настаивал на ней.
НАША склонность к слабости проявлялась в НАШИХ действиях.
Склонность Другого к слабости проявлялась в его действиях.
МЫ убеждали себя в том, что у НАС органическое заболевание.
Другой убеждал себя в том, что у него органическое заболевание.
МЫ каждый раз при столкновении с трудностями сознательно хотели заболеть туберкулезом, головной болью, отравлением чем-либо, лечь в санаторий, не ходить на работу, где бы о НАС целиком и полностью заботились.
Другой каждый раз при столкновении с трудностями сознательно хотел заболеть туберкулезом, головной болью, отравлением чем-либо, лечь в санаторий, не ходить на работу, где бы о нем целиком и полностью заботились.
Если высказывалось какое-либо требование, первым импульсом, возникающим у НАС, являлось желание уступить, а затем возникало противоположное желание, во что бы то ни стало отказаться от уступки.
Если высказывалось какое-либо требование, первым импульсом, возникающим у Другого, являлось желание уступить, а затем возникало противоположное желание, во что бы то ни стало отказаться от уступки.
В ходе проработок НАШИ самообвинения возникали в результате принятия НАМИ в качестве собственного мнения критики, которую МЫ предчувствовали.
В ходе проработок самообвинения Другого возникали в результате принятия им в качестве собственного мнения критики, которую он предчувствовал.
МЫ показывали свою готовность к заведомой уступке еще до всякого суждения.
Другой показывал свою готовность к заведомой уступке еще до всякого суждения.
НАША тенденция слепо принимать руководящие указания, полагаться на кого-либо, убегать от трудностей с беспомощным призванием: «Я не могу», — вместо того чтобы воспринять их как вызов, являлась дополнительным проявлением НАШЕЙ слабости.
Тенденция Другого слепо принимать руководящие указания, полагаться на кого-либо, убегать от трудностей с беспомощным призванием: «Я не могу», — вместо того чтобы воспринять их как вызов, являлась дополнительным проявлением его слабости.
НАШИ страдания, обусловленные НАШИМИ склонностями к слабости, не приносили НАМ какого-либо сознательного удовлетворения, а, напротив, безотносительно к той цели, которой они служили, определенно составляли часть НАШЕГО общего осознания НАМИ своего несчастья.
Страдания Другого, обусловленные его склонностями к слабости, не приносили ему какого-либо сознательного удовлетворения, а, напротив, безотносительно к той цели, которой они служили, определенно составляли часть его общего осознания им своего несчастья.
Эти НАШИ склонности были направлены на удовлетворение, даже когда они не достигали его, по крайней мере, внешне.
Эти склонности Другого были направлены на удовлетворение, даже когда они не достигали его, по крайней мере, внешне.
Иногда у НАС можно наблюдать эту цель, а подчас могло показаться, что цель достигнута.
Иногда у Другого можно наблюдать эту цель, а подчас могло показаться, что цель достигнута.
МЫ отправлялись навестить свою подругу, но были разочарованы приемом.
Другой отправлялся навестить свою подругу, но был разочарован приемом.
НАШИ друзья, знакомые, кто-либо не только не встретили НАС, но некоторых из них не оказалось дома.
Друзья, знакомые, Другого, кто-либо не только не встретили его, но некоторых из них не оказалось дома.
НАС охватывали мучительные, тягостные чувства.
Другого охватывали мучительные, тягостные чувства.
Но вскоре МЫ ощутили, что погружаемся в чувство предельной безысходности и одиночества.
Но вскоре Другой ощутил, что погружается в чувство предельной безысходности и одиночества.
МЫ погружались в ощущение, которое МЫ осознавали (или не осознавали) как совершенно несоразмерное вызвавшему его событию.
Другой погружался в ощущение, которое он осознавал (или не осознавал) как совершенно несоразмерное вызвавшему его событию.
НАШЕ погружение в ощущение горя не только успокаивало НАШУ боль, но воспринималось НАМИ как определенно приятное.
Погружение Другого в ощущение горя не только успокаивало его боль, но воспринималось им как определенно приятное.
Достижение удовлетворения встречалось у НАС в таких сексуальных фантазиях и перверсиях мазохистского характера, как воображаемые изнасилования, избиения, уничтожения, порабощения или их действительное воплощение.
Достижение удовлетворения встречалось у Другого в таких сексуальных фантазиях и перверсиях мазохистского характера, как воображаемые изнасилования, избиения, уничтожения, порабощения или их действительное воплощение.
Они представляли собой лишь еще одно НАШЕ проявление той же самой общей склонности к слабости.
Они представляли собой лишь еще одно проявление у Другого той же самой общей склонности к слабости.
Достижение удовлетворения посредством погружения в горе являлось НАШИМ выражением общего принципа нахождения удовлетворения через потерю собственного «Я» посредством растворения своей индивидуальности в чем-то большем, путем избавления «Я» от сомнений, конфликтов, болей, ограничений и изоляции.
Достижение удовлетворения посредством погружения в горе являлось выражением общего принципа Другого нахождения удовлетворения через потерю собственного «Я» посредством растворения своей индивидуальности в чем-то большем, путем избавления «Я» от сомнений, конфликтов, болей, ограничений и изоляции.
МЫ испытывали то, что Ницше называл освобождением от principium individualionis.
Другой испытывал то, что Ницше называл освобождением от principium individualionis.
В НАС проявлялось «дионисийское» начало, которое было одним из НАШИХ основных стремлений, свойственных человеческим существам, в противоположность тому, что было «аполлоновским» началом, которое работало в направлении активного преобразования и подчинения жизни.
В Другом проявлялось «дионисийское» начало, которое было одним из его основных стремлений, свойственных человеческим существам, в противоположность тому, что было «аполлоновским» началом, которое работало в направлении активного преобразования и подчинения жизни.
МЫ проявляли «дионисийские» тенденции в связи с попытками вызвать экстатическое переживание.
Другой проявлял «дионисийские» тенденции в связи с попытками вызвать экстатическое переживание.
Эти НАШИ тенденции были распространены среди различных культур, в НАШЕМ окружении.
Эти тенденции Другого были распространены среди различных культур, в его окружении.
МЫ проявляли эти тенденции в разнообразных формах выражения.
Другой проявлял эти тенденции в разнообразных формах выражения.
НАШИ дионисийские тенденции преследовали ту же цель максимальной стимуляции всех чувств - вплоть до стадии перехода в галлюцинаторные состояния.
Дионисийские тенденции Другого преследовали ту же цель максимальной стимуляции всех чувств - вплоть до стадии перехода в галлюцинаторные состояния.
Средствами вызывания экстатических НАШИХ состояний были музыка, однообразный ритм флейт, неистовые ночные пляски, одурманивающие напитки, сексуальная несдержанность - все, способствующее возникновению возбуждения и экстаза.
Средствами вызывания экстатических состояний Другого были музыка, однообразный ритм флейт, неистовые ночные пляски, одурманивающие напитки, сексуальная несдержанность - все, способствующее возникновению возбуждения и экстаза.
МЫ жили, участвовали в обычаях и культах, следующих тому же самому принципу: в групповой форме - в виде разгула в период праздников и в религиозном экстазе, и среди отдельных людей, ищущих забвения в наркотиках.
Другой жил, участвовал в обычаях и культах, следующих тому же самому принципу: в групповой форме - в виде разгула в период праздников и в религиозном экстазе, и среди отдельных людей, ищущих забвения в наркотиках.
Боль играла некоторую роль в порождении НАШЕГО «дионисийского» состояния.
Боль играла некоторую роль в порождении «дионисийского» состояния Другого.
У НАС возникали видения посредством поста, отсечения части телесной плоти, связывания НАС в болезненной позе.
У Другого возникали видения посредством поста, отсечения части телесной плоти, связывания его в болезненной позе.
МЫ применяли избиение для НАШЕГО вхождения в экстаз.
Другой применял избиение для его вхождения в экстаз.
МЫ использовали для этой цели колючки, битье, ношение тяжестей.
Другой использовал для этой цели колючки, битье, ношение тяжестей.
МЫ впадали в «экстаз» и находились «вовне себя».
Другой впадал в «экстаз» и находился «вовне себя».
Выражение «дионисийских» начал в других культурах, средах хоть и было далеко от переживаний, принятых в НАШЕЙ культуре, но не было полностью чуждым НАМ.
Выражение «дионисийских» начал в других культурах, средах хоть и было далеко от переживаний, принятых в культуре Другого, но не было полностью чуждым ему.
МЫ знали об удовлетворении, получаемом от состояния «забытья».
Другой знал об удовлетворении, получаемом от состояния «забытья».
МЫ впадали в забытье, чтобы получить удовлетворение.
Другой впадал в забытье, чтобы получить удовлетворение.
МЫ ощущали удовлетворение в процессе засыпания после физического или умственного напряжения или входя в наркоз.
Другой ощущал удовлетворение в процессе засыпания после физического или умственного напряжения или входя в наркоз.
Тот же самый эффект вызывался у НАС алкоголем.
Тот же самый эффект вызывался у Другого алкоголем.
Одним из факторов, обусловливающих НАШЕ использование алкоголя, являлось снятие внутренних запретов.
Одним из факторов, обусловливающих использование алкоголя Другим, являлось снятие внутренних запретов.
МЫ ослабляли печаль и тревожность посредством алкоголя.
Другой ослаблял печаль и тревожность посредством алкоголя.
НАШЕ первичное удовлетворение, к которому МЫ стремились, - это было удовлетворение от забытья и утраты сдерживающих начал.
Первичное удовлетворение Другого, к которому он стремился, - это было удовлетворение от забытья и утраты сдерживающих начал.
МЫ получали удовлетворения от своей полной поглощенности каким-либо сильным чувством, любовью, музыкой, наслаждением природой, энтузиазмом по поводу общего дела или сексуальным разгулом.
Другой получал удовлетворение от своей полной поглощенности каким-либо сильным чувством, любовью, музыкой, наслаждением природой, энтузиазмом по поводу общего дела или сексуальным разгулом.
НАШИ стремления к получению удовлетворения были универсальны.
Стремления Другого к получению удовлетворения были универсальны.
Несмотря на счастье, которое дарила НАМ жизнь, она в то же самое время полна неизбежных трагедий.
Несмотря на счастье, которое дарила Другому жизнь, она в то же самое время полна неизбежных трагедий.
Даже если у НАС не было какого-либо особого страдания, для НАС всё же оставалась старость, болезни и смерть.
Даже если у Другого не было какого-либо особого страдания, для него всё же оставалась старость, болезни и смерть.
НАШЕЙ жизни было неотъемлемо присуще то, что МЫ ограничены и изолированы.
Жизни Другого было неотъемлемо присуще то, что он ограничен и изолирован.
МЫ были ограничены, ощущали себя ограниченными в том, что МЫ можем понять, достичь или чем можем насладиться.
Другой был ограничен, ощущал себя ограниченным в том, что он может понять, достичь или чем может насладиться.
МЫ ощущали свою изолированность, потому что являлись единственным в своем роде существом, отделенным от своих ближних и от окружающей природы.
Другой ощущал свою изолированность, потому что являлся единственным в своем роде существом, отделенным от своих ближних и от окружающей природы.
МЫ использовали способы достижения забвения направленные на преодоление этой индивидуальной ограниченности и изолированности.
Другой использовал способы достижения забвения направленные на преодоление этой индивидуальной ограниченности и изолированности.
Растворяя себя в чем-то большем, становясь частью большей сущности, МЫ до определенной степени преодолевали свои границы, как это выражено в Упанишадах: «Полностью растворяясь, мы становимся частью творческого принципа Вселенной».
Растворяя себя в чем-то большем, становясь частью большей сущности, Другой до определенной степени преодолевал свои границы, как это выражено в Упанишадах: «Полностью растворяясь, мы становимся частью творческого принципа Вселенной».
В этом и состояло для НАС великое утешение и удовлетворение.
В этом и состояло для Другого великое утешение и удовлетворение.
Теряя себя, МЫ могли войти в единство с Богом или природой.
Теряя себя, Другой мог войти в единство с Богом или природой.
Такого же удовлетворения МЫ стремились достичь преданностью великому делу: полностью отдавая себя ему, МЫ ощущали единство с более великим целым.
Такого же удовлетворения Другой стремился достичь преданностью великому делу: полностью отдавая себя ему, он ощущал единство с более великим целым.
МЫ были более знакомы с противоположным отношением к собственной личности, с отношением, которое подчеркивает и высоко оценивает своеобразие и уникальность индивидуальности.
Другой был более знаком с противоположным отношением к собственной личности, с отношением, которое подчеркивает и высоко оценивает своеобразие и уникальность индивидуальности.
МЫ слишком сильно чувствовали, что НАШЕ собственное «Я» — это отдельная сущность, отличная от внешнего мира или противоположная ему.
Другой слишком сильно чувствовал, что его собственное «Я» — это отдельная сущность, отличная от внешнего мира или противоположная ему.
МЫ не только отстаивали свою индивидуальность, но и получали в этом громадное удовлетворение.
Другой не только отстаивал свою индивидуальность, но и получал в этом громадное удовлетворение.
МЫ находили счастье в развитии присущих НАМ потенциальных возможностей, овладевая собой и миром в процессе его активного покорения, занимаясь продуктивной деятельностью и выполняя творческую работу.
Другой находил счастье в развитии присущих ему потенциальных возможностей, овладевая собой и миром в процессе его активного покорения, занимаясь продуктивной деятельностью и выполняя творческую работу.
Высшее счастье для НАС было стать личностью.
Высшее счастье для Другого было стать личностью.
Но НАША противоположная тенденция пробиваться сквозь скорлупу индивидуальности и освобождаться от ее ограничений и изоляции - в равной степени выражала НАШЕ глубочайшее и коренное стремление и также обладала потенциальной способностью приносить удовлетворение.
Но противоположная тенденция Другого пробиваться сквозь скорлупу индивидуальности и освобождаться от ее ограничений и изоляции - в равной степени выражала его глубочайшее и коренное стремление и также обладала потенциальной способностью приносить удовлетворение.
Ни одна из этих НАШИХ тенденций сама по себе не являлась патологической.
Ни одна из этих тенденций Другого сама по себе не являлась патологической.
Как сохранение и развитие индивидуальности, так и принесение индивидуальности в жертву были оправданы при решении НАШИХ проблем.
Как сохранение и развитие индивидуальности, так и принесение индивидуальности в жертву были оправданы при решении проблем Другого.
Едва ли существовал у НАС такой невроз, в котором тенденция к избавлению от собственного «Я» не проявлялась у НАС в прямой форме.
Едва ли существовал у Другого такой невроз, в котором тенденция к избавлению от собственного «Я» не проявлялась у него в прямой форме.
НАША тенденция к избавлению от собственного «Я» проявлялась в виде:
воображаемого ухода из собственного дома и превращения в изгоя;
в потере собственной личности;
в отождествлении себя с литературным героем;
в чувстве затерянности среди темноты и волн, в ощущении единения с темнотой и волнами.
Тенденция Другого к избавлению от собственного «Я» проявлялась в виде:
воображаемого ухода из собственного дома и превращения в изгоя;
в потере собственной личности;
в отождествлении себя с литературным героем;
в чувстве затерянности среди темноты и волн, в ощущении единения с темнотой и волнами.
НАША тенденция к избавлению от собственного «Я» проявлялась представлялась:
в желаниях быть загипнотизированным;
в наклонности к мистицизму;
в чувстве нереальности;
в чрезмерной потребности во сне;
в соблазне заболеть, сойти с ума, умереть.
Тенденция Другого к избавлению от собственного «Я» проявлялась представлялась:
в желаниях быть загипнотизированным;
в наклонности к мистицизму;
в чувстве нереальности;
в чрезмерной потребности во сне;
в соблазне заболеть, сойти с ума, умереть.
Общим знаменателем в НАШИХ мазохистских фантазиях являлось чувство, что ты воск в руке мастера, лишенный всякой воли, всякой силы, предоставленный в полное распоряжение кого-то.
Общим знаменателем в мазохистских фантазиях Другого являлось чувство, что ты воск в руке мастера, лишенный всякой воли, всякой силы, предоставленный в полное распоряжение кого-то.
Любое иное проявление такой тенденции имело у НАС свои причины и собственный смысл.
Любое иное проявление такой тенденции имело у Другого свои причины и собственный смысл.
НАШЕ чувство собственной порабощенности было частью НАШЕЙ общей тенденции ощущать себя жертвой.
Чувство собственной порабощенности Другого было частью его общей тенденции ощущать себя жертвой.
НАШЕ чувство собственной порабощенности было, являлось защитой от побуждений порабощать остальных.
Чувство собственной порабощенности Другого было, являлось защитой от побуждений порабощать остальных.
НАШЕ чувство собственной порабощенности было обвинением против остальных за то, что они не позволяют над собой властвовать.
Чувство собственной порабощенности Другого было обвинением против остальных за то, что они не позволяют над собой властвовать.
НАШЕ чувство собственной порабощенности было формой выражения защиты и враждебности.
Чувство собственной порабощенности Другого было формой выражения защиты и враждебности.
НАШЕ чувство собственной порабощенности было, имело тайное позитивное значение - признание собственной капитуляции.
Чувство собственной порабощенности Другого было, имело тайное позитивное значение - признание собственной капитуляции.
Подчиняли ли МЫ себя какому-то лицу или судьбе и каково бы ни было то страдание, которому МЫ позволяли захватить себя, - независимо от этого удовлетворение, которого МЫ искали, состояло в ослаблении или стирании собственного индивидуального «Я».
Подчинял ли Другой себя какому-т лицу или судьбе и каково бы ни было то страдание, которому он позволял захватить себя, - независимо от этого удовлетворение, которого он искал, состояло в ослаблении или стирании собственного индивидуального «Я».
МЫ прекращали быть активным действующим лицом и превращались в объект, лишенный собственной воли.
Другой прекращал быть активным действующим лицом и превращался в объект, лишенный собственной воли.
МЫ стремились прекратить быть активным действующим лицом и превратиться в объект, лишенный собственной воли.
Другой стремился прекратить быть активным действующим лицом и превратиться в объект, лишенный собственной воли.
НАШИ мазохистские стремления интегрировались, таким образом, в общий феномен стремления к освобождению от индивидуального «Я».
Мазохистские стремления Другого интегрировались, таким образом, в общий феномен стремления к освобождению от индивидуального «Я».
НАШЕ удовлетворение, которого МЫ искали или достигали, вследствие слабости и страдания, оправдывало НАШИ страдания, ущерб, стремления к страданию.
Удовлетворение Другого, которое он искал или достигал, вследствие слабости и страдания, оправдывало его страдания, ущерб, стремления к страданию.
Живучесть мазохистских стремлений у НАС подкреплялась тем фактором, что они служили НАМ одновременно защитой от тревожности и давали потенциальное или реальное удовлетворение.
Живучесть мазохистских стремлений у Другого подкреплялась тем фактором, что они служили ему одновременно защитой от тревожности и давали потенциальное или реальное удовлетворение.
НАШЕ удовлетворение редко являлось реальным, за исключением сексуальных фантазий или перверсий, даже если стремление к нему составляло важный элемент в НАШИХ общих склонностях к слабости и пассивности.
Удовлетворение Другого редко являлось реальным, за исключением сексуальных фантазий или перверсий, даже если стремление к нему составляло важный элемент в его общих склонностях к слабости и пассивности.
НАШЕ стремление к удовлетворению составляло важный элемент в НАШИХ общих склонностях к слабости и пассивности.
Стремление Другого к удовлетворению составляло важный элемент в его общих склонностях к слабости и пассивности.
МЫ редко достигали забвения и раскрепощенности, а, следовательно, и удовлетворения, которого искали.
Другой редко достигал забвения и раскрепощенности, а, следовательно, и удовлетворения, которого искал.
Достижению НАМИ положительного удовлетворение препятствовало то, что НАШИМ мазохистским тенденциям противостояло НАШЕ крайнее подчеркивание уникальности НАШЕЙ индивидуальности.
Достижению Другим положительного удовлетворение препятствовало то, что его мазохистским тенденциям противостояло его крайнее подчеркивание уникальности своей индивидуальности.
НАШИМ мазохистским тенденциям противостояло НАШЕ крайнее подчеркивание уникальности НАШЕЙ индивидуальности.
Мазохистским тенденциям Другого противостояло его крайнее подчеркивание уникальности своей индивидуальности.
НАШИ мазохистские явления имели характер компромиссного соединения НАШИХ несовместимых стремлений.
Мазохистские явления Другого имели характер компромиссного соединения его несовместимых стремлений.
МЫ были склонны ощущать себя жертвой посторонней воли, но в то же самое время, МЫ настаивали на том, чтобы мир приспосабливался к НАМ.
Другой был склонен ощущать себя жертвой посторонней воли, но в то же самое время, он настаивал на том, чтобы мир приспосабливался к нему.
МЫ были склонны ощущать себя порабощенным, но в то же самое время, настаивали на безусловности своей власти над остальными.
Другой был склонен ощущать себя порабощенным, но в то же самое время, настаивал на безусловности своей власти над остальными.
МЫ хотели быть беспомощными, быть объектом внимания и заботы, но в то же самое время настаивали не только на своей самодостаточности, но и на своем всемогуществе.
Другой хотел быть беспомощными, быть объектом внимания и заботы, но в то же самое время настаивал не только на своей самодостаточности, но и на своем всемогуществе.
МЫ были склонны ощущать себя ничтожеством, но раздражались, когда НАС не принимали за гения.
Другой был склонен ощущать себя ничтожеством, но раздражался, когда его не принимали за гения.
У НАС не было абсолютно никакого удовлетворительного решения, которое могло бы примирить такие НАШИ крайности, в особенности потому, что оба эти стремления были у НАС столь сильны.
У Другого не было абсолютно никакого удовлетворительного решения, которое могло бы примирить такие его крайности, в особенности потому, что оба эти стремления были у него столь сильны.
НАШЕ стремление к забвению являлось у НАС намного более властным по сравнению с нормальным человеком.
Стремление Другого к забвению являлось у него намного более властным по сравнению с нормальным человеком.
МЫ хотели избавиться не только от своих страхов, ограничений и чувства изоляции, которые универсальны для человеческого существования, но также от чувства того, что МЫ пойманы в капкан неразрешимых конфликтов, и от возникающих вследствие них страданий.
Другой хотел избавиться не только от своих страхов, ограничений и чувства изоляции, которые универсальны для человеческого существования, но также от чувства того, что он пойман в капкан неразрешимых конфликтов, и от возникающих вследствие них страданий.
НАШЕ противоречивое стремление к власти и возвеличиванию собственного «Я» по своей силе являлось гораздо большим, чем у нормального человека.
Противоречивое стремление Другого к власти и возвеличиванию собственного «Я» по своей силе являлось гораздо большим, чем у нормального человека.
МЫ пытались достичь невозможного, быть одновременно всем и ничем.
Другой пытался достичь невозможного, быть одновременно всем и ничем.
МЫ жили в беспомощной зависимости и в то же самое время тиранили остальных, сетуя на свою слабость.
Другой жил в беспомощной зависимости и в то же самое время тиранил остальных, сетуя на свою слабость.
Такие компромиссы МЫ сами принимали за НАШУ способность к уступкам.
Такие компромиссы Другой сам принимал за свою способность к уступкам.
НАША капитуляция сама по себе являлась мазохистским отношением.
Капитуляция Другого сама по себе являлась мазохистским отношением.
МЫ, будучи с мазохистскими наклонностями, были совершенно неспособны принести себя в жертву чему-либо или кому-либо.
Другой, будучи с мазохистскими наклонностями, был совершенно неспособен принести себя в жертву чему-либо или кому-либо.
МЫ были неспособны посвятить все свои силы служению какому-то делу или полностью отдаться чувству любви.
Другой был неспособен посвятить все свои силы служению какому-то делу или полностью отдаться чувству любви.
МЫ могли подчинять себя страданию, но в этом подчинении быть полностью пассивными.
Другой мог подчинять себя страданию, но в этом подчинении быть полностью пассивным.
МЫ использовали чувство, интерес или человека, который являлся причиной НАШЕГО страдания, лишь как средство забвения.
Другой использовал чувство, интерес или человека, который являлся причиной его страдания, лишь как средство забвения.
У НАС не было никакого активного взаимодействия между НАМИ и остальными.
У Другого не было никакого активного взаимодействия между ним и остальными.
У НАС проявлялась лишь эгоцентричная поглощенность собственными целями.
У Другого проявлялась лишь эгоцентричная поглощенность собственными целями.
НАШЕ подлинное подчинение какому-либо человеку или делу было признаком НАШЕЙ внутренней силы.
Подлинное подчинение Другого какому-либо человеку или делу было признаком его внутренней силы.
НАША мазохистская капитуляция составляла, в конечном счете, проявление НАШЕЙ слабости.
Мазохистская капитуляция Другого составляла, в конечном счете, проявление его слабости.
Причина того, почему МЫ редко достигали удовлетворения, которого искали, заключалась в НАШИХ разрушительных элементах, неотъемлемо присутствующих в НАШЕЙ невротической структуре.
Причина того, почему Другой редко достигал удовлетворения, которого искал, заключалась в его разрушительных элементах, неотъемлемо присутствующих в его невротической структуре.
МЫ не достигали удовлетворения в НАШИХ мазохистских стремлениях по причине разрушительных элементов, присутствующих в НАШЕЙ невротической структуре.
Другой не достигал удовлетворения в его мазохистских стремлениях по причине разрушительных элементов, присутствующих в его невротической структуре.
Разрушительные элементы отсутствовали в НАШИХ «дионисийских» началах.
Разрушительные элементы отсутствовали в «дионисийских» началах Другого,
В НАШИХ «дионисийских» началах не было ничего общего с невротической деструктивностью всего, что составляет личность, всех ее потенциальных возможностей в плане достижений и счастья.
В «дионисийских» началах Другого не было ничего общего с невротической деструктивностью всего, что составляет личность, всех ее потенциальных возможностей в плане достижений и счастья.
НАШЕ желание состояло в достижении временного экстатического переживания, служащего увеличению радости жизни.
Желание Другого состояло в достижении временного экстатического переживания, служащего увеличению радости жизни.
НАШЕ самое стремление к забвению и раскрепощению не вело ни к временному растворению с последующим обновлением, ни к обогащению и полнокровной жизни.
Самое стремление Другого к забвению и раскрепощению не вело ни к временному растворению с последующим обновлением, ни к обогащению и полнокровной жизни.
НАШЕЙ целью являлось избавление от всего, мучающего «Я», невзирая на всю его ценность.
Целью Другого являлось избавление от всего, мучающего «Я», невзирая на всю его ценность.
Неповрежденная сфера НАШЕЙ личности реагировала страхом на такое избавление и стремление к избавлению.
Неповрежденная сфера личности Другого реагировала страхом на такое избавление и стремление к избавлению.
НАШ страх перед катастрофическими возможностями, к которым часть личности побуждала всю НАШУ личность, являлся единственным фактором в этом процессе, который препятствовал НАШЕМУ осознанию.
Страх Другого перед катастрофическими возможностями, к которым часть личности побуждала всю его личность, являлся единственным фактором в этом процессе, который препятствовал его осознанию.
МЫ знали лишь то, что МЫ страшимся сойти с ума.
Другой знал лишь то, что он страшится сойти с ума.
Только при разложении данного процесса на его составные части — на побуждение к отказу от себя и реактивный страх — МЫ могли осознать, что МЫ стремимся к определенному удовлетворению, но НАШИ страхи препятствовали этому.
Только при разложении данного процесса на его составные части — на побуждение к отказу от себя и реактивный страх — Другой мог осознать, что он стремится к определенному удовлетворению, но его страхи препятствовали этому.
Мы испытывали побуждение к отказу от себя.
Другой испытывал побуждение к отказу от себя.
МЫ испытывали реактивный страх по отношению к отказу от себя.
Другой испытывал реактивный страх по отношению к отказу от себя.
МЫ стремились к определенному удовлетворению, но НАШИ страхи препятствовали этому.
Другой стремился к определенному удовлетворению, но его страхи препятствовали этому.
Факторы НАШЕЙ культуры, окружения служили усилению НАШЕЙ тревожности, связанной со стремлением к забвению.
Факторы культуры, окружения Другого, служили усилению его тревожности, связанной со стремлением к забвению.
В НАШЕЙ культуре, окружении было мало, не было совсем, культурных форм и образований, в которых НАШИ стремления к забвению, даже безотносительно к их невротическому характеру, можно было бы удовлетворить.
В культуре, окружении Другого, было мало, не было совсем, культурных форм и образований, в которых его стремления к забвению, даже безотносительно к их невротическому характеру, можно было бы удовлетворить.
МЫ не знали, не использовали, не имели доступа к каким-либо эффективным культурным способам удовлетворения стремления к забвению.
Другой не знал, не использовал, не имел доступа к каким-либо эффективным культурным способам удовлетворения стремления к забвению.
НАШ поиск, развитие таких способов активно тормозились.
Поиск Другого, развитие таких способов активно тормозились.
В НАШЕЙ индивидуалистической культуре, воспитании, НАМ предписывалось прочно стоять на собственных ногах, утверждать себя и, если необходимо, уметь прокладывать себе дорогу.
В индивидуалистической культуре Другого, воспитании, ему предписывалось прочно стоять на собственных ногах, утверждать себя и, если необходимо, уметь прокладывать себе дорогу.
НАШЕ следование склонности к отказу от себя влекло для НАС за собой опасность остракизма.
Следование склонности Другого к отказу от себя влекло для него за собой опасность остракизма.
В свете тех страхов, которые не давали НАМ возможности получить специфическое удовлетворение, к которому МЫ стремились, мазохистские фантазии и перверсии становились для НАС важными.
В свете тех страхов, которые не давали Другому возможности получить специфическое удовлетворение, к которому он стремился, мазохистские фантазии и перверсии становились для него важными.
Если НАШИ стремления к отказу от себя изживались в фантазиях или в сексуальных действиях, НАМ удавалось избежать опасности полного самоуничтожения.
Если стремления Другого к отказу от себя изживались в фантазиях или в сексуальных действиях, ему удавалось избежать опасности полного самоуничтожения.
НАШИ стремления к отказу от себя изживались в фантазиях или в сексуальных действиях.
Стремления Другого к отказу от себя изживались в фантазиях или в сексуальных действиях.
НАМ удавалось избежать опасности полного самоуничтожения.
Другому удавалось избежать опасности полного самоуничтожения.
НАШИ стремления к отказу от себя не изживались в фантазиях или в сексуальных действиях.
Стремления Другого к отказу от себя не изживались в фантазиях или в сексуальных действиях.
НАМ не удавалось избежать опасности полного самоуничтожения.
Другому не удавалось избежать опасности полного самоуничтожения.
Подобно «дионисийским» культам, НАШИ мазохистские привычки давали НАМ временное забвение и раскрепощение со сравнительно небольшим риском нанести себе вред.
Подобно «дионисийским» культам, мазохистские привычки Другого давали ему временное забвение и раскрепощение со сравнительно небольшим риском нанести себе вред.
Мазохистские привычки затрагивали всю структуру НАШЕЙ личности.
Мазохистские привычки затрагивали всю структуру личности Другого.
Мазохистские привычки сосредоточивались на сексуальных действиях, тогда как другие сферы НАШЕЙ личности оставались от них сравнительно свободными.
Мазохистские привычки сосредоточивались на сексуальных действиях, тогда как другие сферы личности Другого оставались от них сравнительно свободными.
МЫ не были способны быть активными, напористыми и удачливыми в своей работе.
Другой не был способен быть активным, напористыми и удачливым в своей работе.
МЫ были способными быть активными, напористыми и удачливыми в своей работе.
Другой был способен быть активным, напористыми и удачливым в своей работе.
МЫ были вынуждены время от времени предаваться таким мазохистским перверсиям, как переодевание в женскую одежду или игра в непослушного мальчика с выпарыванием самого себя.
Другой был вынужден время от времени предаваться таким мазохистским перверсиям, как переодевание в женскую одежду или игра в непослушного мальчика с выпарыванием самого себя.
Те страхи, которые не давали НАМ возможности найти удовлетворительное разрешение своих затруднений, пронизывали НАШИ мазохистские побуждения.
Те страхи, которые не давали Другому возможности найти удовлетворительное разрешение своих затруднений, пронизывали его мазохистские побуждения.
Эти побуждения имели у НАС сексуальную природу.
Эти побуждения имели у Другого сексуальную природу.
Если эти побуждения имели у НАС сексуальную природу, тогда, несмотря на интенсивные мазохистские фантазии по поводу сексуальных отношений, МЫ полностью воздерживались от секса, показывая отвращение к противоположному полу или, по крайней мере, подчиняясь строгим сексуальным запретам.
Если эти побуждения имели у Другого сексуальную природу, тогда, несмотря на интенсивные мазохистские фантазии по поводу сексуальных отношений, он полностью воздерживался от секса, показывая отвращение к противоположному полу или, по крайней мере, подчиняясь строгим сексуальным запретам.
Несмотря на интенсивные мазохистские фантазии по поводу сексуальных отношений, МЫ воздерживались от секса, показывая отвращение к противоположному полу или, по крайней мере, подчиняясь строгим сексуальным запретам.
Несмотря на интенсивные мазохистские фантазии по поводу сексуальных отношений, Другой воздерживался от секса, показывая отвращение к противоположному полу или, по крайней мере, подчиняясь строгим сексуальным запретам.
НАШИ мазохистские побуждения были сексуальным явлением.
Мазохистские побуждения Другого были сексуальным явлением.
НАШ мазохизм был одной из сторон НАШЕЙ определенной, биологически заданной стадии сексуального развития, так называемой анально - садистической стадии.
Мазохизм Другого был одной из сторон его определенной, биологически заданной стадии сексуального развития, так называемой анально - садистической стадии.
НАШИ мазохистские побуждения имели внутреннее родство с женской природой и означали что-то подобное изживанию желания быть женщиной.
Мазохистские побуждения Другого имели внутреннее родство с женской природой и означали что-то подобное изживанию желания быть женщиной.
НАШИ мазохистские побуждения состояли из сочетания само- разрушительных и сексуальных влечений.
Мазохистские побуждения Другого состояли из сочетания само- разрушительных и сексуальных влечений.
Функция НАШИХ мазохистских побуждений была сделать НАШИ само- разрушительные влечения безвредными.
Функция мазохистских побуждений Другого была сделать его само- разрушительные влечения безвредными.
НАШИ мазохистские побуждения не являлись, в сущности, ни сексуальным феноменом, ни результатом биологически заданных процессов.
Мазохистские побуждения Другого не являлись, в сущности, ни сексуальным феноменом, ни результатом биологически заданных процессов.
НАШИ мазохистские побуждения брали свое начало в личностных конфликтах.
Мазохистские побуждения Другого брали свое начало в личностных конфликтах.
Цель НАШИХ мазохистских побуждений была не в страдании.
Цель мазохистских побуждений Другого была не в страдании.
МЫ так же мало хотели страдать, как и любой человек.
Другой так же мало хотел страдать, как и любой человек.
НАШЕ невротическое страдание, в той мере, в какой оно выполняло данные функции, было не то, чего МЫ хотели, а то, чем МЫ платили.
Невротическое страдание Другого, в той мере, в какой оно выполняло данные функции, было не то, чего он хотел, а то, чем он платил.
НАШЕ удовлетворение, к которому МЫ стремились, было не страданием в собственном смысле слова, а отказом от своего «Я».
Удовлетворение Другого, к которому он стремился, было не страданием в собственном смысле слова, а отказом от своего «Я».
НАШИ проработки, самоанализ, осознание внутренних процессов ставило перед НАМИ новые проблемы.
Проработки Другого, самоанализ, осознание внутренних процессов ставило перед ним новые проблемы.
МЫ сталкивались с НАШИМИ индивидуальными трудностями с отношениями, которые трудно выявить и осознать и еще труднее объяснить, с реакциями, которые весьма далеки от тех, что можно понять с первого взгляда.
Другой сталкивался со своими индивидуальными трудностями с отношениями, которые трудно выявить и осознать и еще труднее объяснить, с реакциями, которые весьма далеки от тех, что можно понять с первого взгляда.
НАША невротическая структура была сложна и подвергалась влиянию множества привходящих факторов.
Невротическая структура Другого была сложна и подвергалась влиянию множества привходящих факторов.
Различия в наследственности и тех переживаниях, которые МЫ испытали за свою жизнь, особенно в детстве, вызывали у НАС кажущееся бесконечным разнообразие в конструкции вовлеченных факторов.
Различия в наследственности и тех переживаниях, которые Другой испытал за свою жизнь, особенно в детстве, вызывали у него кажущееся бесконечным разнообразие в конструкции вовлеченных факторов.
Несмотря на все НАШИ индивидуальные вариации, НАШИ конфликты, игравшие решающую роль в возникновении НАШЕГО невроза, практически всегда были одни и те же.
Несмотря на все индивидуальные вариации Другого, его конфликты, игравшие решающую роль в возникновении его невроза, практически всегда были одни и те же.
МЫ переживали конфликты, которым также подвержен любой другой человек в НАШЕЙ культуре, окружении.
Другой переживал конфликты, которым также подвержен любой другой человек в его культуре, окружении.
Невозможно было провести четкое различие между НАШИМ неврозом и нормой.
Невозможно было провести четкое различие между неврозом Другого и нормой.
МЫ, столкнувшись с конфликтами и отношениями, о которых МЫ знали из собственного опыта, пытались осознать, спрашивали: «невротик я или нет?».
Другой, столкнувшись с конфликтами и отношениями, о которых он знал из собственного опыта, пытался осознать, спрашивал: «невротик я или нет?».
МЫ ощущали препятствия, создаваемые НАШИМИ конфликтами.
Другой ощущал препятствия, создаваемые его конфликтами.
МЫ могли правильно воспринимать и преодолевать НАШИ конфликты.
Другой мог правильно воспринимать и преодолевать свои конфликты.
МЫ не ощущали препятствия, создаваемые НАШИМИ конфликтами.
Другой не ощущал препятствия, создаваемые его конфликтами.
МЫ не могли правильно воспринимать и преодолевать НАШИ конфликты.
Другой не мог правильно воспринимать и преодолевать свои конфликты.
МЫ были движимы теми же самыми основными конфликтами, которым также были подвержены остальные из НАШЕЙ культуры, окружения, в большей или меньшей степени.
Другой был движим теми же самыми основными конфликтами, которым также были подвержены остальные из его культуры, окружения, в большей или меньшей степени.
Условия в нашей культуре, окружении были ответственны за то, что НАШИ неврозы сосредотачивались вокруг НАШИХ специфических конфликтов.
Условия в нашей культуре, окружении были ответственны за то, что неврозы Другого сосредотачивались вокруг его специфических конфликтов.
НАША борьба, война, конфликты вызывались действием НАШЕГО инстинкта смерти.
Борьба, война, конфликты Другого вызывались действием его инстинкта смерти.
Корни НАШЕГО потребления и отношений с деньгами лежали в НАШИХ анально - эротических влечениях.
Корни потребления и отношений с деньгами Другого лежали в его анально - эротических влечениях.
НАШИ биологические влечения вытеснялись или сублимировались, и в результате против них выстраивались НАШИ реактивные образования.
Биологические влечения Другого вытеснялись или сублимировались, и в результате против них выстраивались его реактивные образования.
Чем полнее было НАШЕ вытеснение этих влечений, тем выше было НАШЕ культурное, социальное развитие.
Чем полнее было вытеснение этих влечений у Другого, тем выше было его культурное, социальное развитие.
НАША способность к сублимации была ограничена.
Способность Другого к сублимации была ограничена.
НАШЕ интенсивное вытеснение примитивных влечений без сублимации приводило НАС к неврозу.
Интенсивное вытеснение примитивных влечений Другого без сублимации приводило его к неврозу.
НАШЕ социальное развитие вызывало усиление неврозов.
Социальное развитие Другого вызывало усиление неврозов.
Неврозы являлись той ценой, которую НАМ приходилось платить за НАШЕ культурное, социальное развитие.
Неврозы являлись той ценой, которую Другому приходилось платить за его культурное, социальное развитие.
МЫ питали, поддерживали свою веру в существование биологически детерминированной человеческой природы, или, точнее, веру в то, что оральные, анальные, генитальные и агрессивные влечения имели место у всех людей и примерно одинаковы в количественном отношении.
Другой питал, поддерживал свою веру в существование биологически детерминированной человеческой природы, или, точнее, веру в то, что оральные, анальные, генитальные и агрессивные влечения имели место у всех людей и примерно одинаковы в количественном отношении.
НАШИ вариации характера обусловливались различной интенсивностью необходимого вытеснения, с дополнительной оговоркой, что такое вытеснение воздействовало на различные виды влечений в разной степени.
Вариации характера Другого обусловливались различной интенсивностью необходимого вытеснения, с дополнительной оговоркой, что такое вытеснение воздействовало на различные виды влечений в разной степени.
НАШЕ развитие имело связь с НАШИМ вытеснением сексуальных или агрессивных влечений.
Развитие Другого имело связь с его вытеснением сексуальных или агрессивных влечений.
Между долей НАШИХ вытеснений и объемом влияния на НАС культуры, окружения у НАС существовала связь.
Между долей вытеснений Другого и объемом влияния на него культуры, окружения у него существовала связь.
Между характером (качеством) НАШИХ индивидуальных конфликтов и характером (качеством) НАШИХ трудностей, порождаемых НАШЕЙ культурой, окружением, у НАС существовала связь.
Между характером (качеством) индивидуальных конфликтов Другого и характером (качеством) его трудностей, порождаемых его культурой, окружением, у него существовала связь.
Определенные характерные трудности, неотъемлемо присущие в НАШЕЙ культуре, окружении отражались в виде конфликтов в НАШЕЙ жизни.
Определенные характерные трудности, неотъемлемо присущие в культуре Другого, окружении отражались в виде конфликтов в его жизни.
Определенные характерные трудности, неотъемлемо присущие в НАШЕЙ культуре, накапливаясь, приводили к образованию НАШИХ неврозов.
Определенные характерные трудности, неотъемлемо присущие в культуре Другого, накапливаясь, приводили к образованию его неврозов.
НАША культура, окружение, основывалась на принципе индивидуального соперничества.
Культура, окружение Другого, основывалась на принципе индивидуального соперничества.
НАМ приходилось бороться с остальными представителями той же группы.
Другому приходилось бороться с остальными представителями той же группы.
НАМ приходилось брать верх над ними и нередко «отталкивать» в сторону.
Другому приходилось брать верх над ними и нередко «отталкивать» в сторону.
НАШЕ превосходство означало неудачу для кого-то.
Превосходство Другого означало неудачу для кого-то.
Психологическим результатом такой ситуации являлась НАША смутная враждебная напряженность по отношению к остальным.
Психологическим результатом такой ситуации являлась смутная враждебная напряженность Другого по отношению к остальным.
МЫ представляли собой реального или потенциального соперника для кого-то.
Другой представлял собой реального или потенциального соперника для кого-то.
Эта ситуация проявлялась для НАС и членов одной с НАМИ профессиональной группы, независимо от стремлений быть справедливым или от попыток замаскировать соперничество вежливым обращением.
Эта ситуация проявлялась для Другого и членов одной с ним профессиональной группы, независимо от стремлений быть справедливым или от попыток замаскировать соперничество вежливым обращением.
Соперничеством и потенциальной враждебностью, которая ей сопутствует, были проникнуты все НАШИ человеческие отношения.
Соперничеством и потенциальной враждебностью, которая ей сопутствует, были проникнуты все человеческие отношения Другого.
Соревновательность являлась одним из господствующих факторов в НАШИХ социальных отношениях.
Соревновательность являлась одним из господствующих факторов в социальных отношениях Другого.
Соперничество присутствовало в НАШИХ отношениях с людьми одного и другого с НАМИ пола и безотносительно к тому, что является поводом для него — популярность, компетентность, привлекательность или любое другое социально значимое качество.
Соперничество присутствовало в отношениях Другого с людьми одного и другого с ним пола и безотносительно к тому, что является поводом для него — популярность, компетентность, привлекательность или любое другое социально значимое качество.
НАШЕ соперничество крайне ухудшало НАШИ возможности прочной дружбы.
Соперничество Другого крайне ухудшало его возможности прочной дружбы.
НАШЕ соперничество крайне ухудшало НАШИ отношения с остальными людьми, лицами НАШЕГО или другого пола, не только в выборе партнера, но в плане борьбы с ним за превосходство.
Соперничество Другого крайне ухудшало его отношения с остальными людьми, лицами его или другого пола, не только в выборе партнера, но в плане борьбы с ним за превосходство.
НАШЕ соперничество пронизывало НАШУ школьную жизнь.
Соперничество Другого пронизывало его школьную жизнь.
НАШЕ соперничество пронизывало НАШУ семейную ситуацию.
Соперничество Другого пронизывало его семейную ситуацию.
НАМ прививали зародыш соперничества с первых лет жизни.
Другому прививали зародыш соперничества с первых лет жизни.
МЫ наблюдали, участвовали в соперничестве между отцом и сыном, матерью и дочерью, братом и сестрой.
Другой наблюдал, участвовал в соперничестве между отцом и сыном, матерью и дочерью, братом и сестрой.
НАШИ различные соперничества не являлись общим человеческим феноменом, а были лишь реакцией на культурно обусловленные воздействия.
Различные соперничества Другого не являлись общим человеческим феноменом, а были лишь реакцией на культурно обусловленные воздействия.
Соперничество в НАШЕЙ семье оказывало влияние на формирования и развитие у НАС Эдипова комплекса и других НАШИХ комплексов, конфликтов и травм.
Соперничество в семье Другого оказывало влияние на формирования и развитие у него Эдипова комплекса и других его комплексов, конфликтов и травм.
НАШЕ соперничество не являлось само по себе биологически обусловленным.
Соперничество Другого не являлось само по себе биологически обусловленным.
НАШЕ соперничество являлось результатом данных культурных условий.
Соперничество Другого являлось результатом данных культурных условий.
Не только НАША семейная ситуация порождала в НАС соперничество, но оно стимулировалось у НАС начиная с колыбели вплоть до могилы.
Не только семейная ситуация Другого порождала в нем соперничество, но оно стимулировалось у него начиная с колыбели вплоть до могилы.
Потенциальное враждебное напряжение между людьми приводило НАС к постоянному порождению страха - страха потенциальной враждебности со стороны остальных, усиленного страхом мести за собственную враждебность.
Потенциальное враждебное напряжение между людьми приводило Другого к постоянному порождению страха - страха потенциальной враждебности со стороны остальных, усиленного страхом мести за собственную враждебность.
Другим важным источником страха у НАС являлась перспектива неудачи.
Другим важным источником страха у Другого являлась перспектива неудачи.
Страх неудачи вполне был для НАС реален и потому, что, в общем, НАШИ шансы потерпеть неудачу были намного больше шансов достичь успеха, и потому, что неудачи в обществе, основанном на соперничестве, влекли за собой НАШУ реальную фрустрацию потребностей.
Страх неудачи вполне был для Другого реален и потому, что, в общем, его шансы потерпеть неудачу были намного больше шансов достичь успеха, и потому, что неудачи в обществе, основанном на соперничестве, влекли за собой его реальную фрустрацию потребностей.
Неудачи означали для НАС не только экономическую небезопасность, но также потерю престижа и влекли за собой разные виды эмоциональных переживаний неудачи.
Неудачи означали для Другого не только экономическую небезопасность, но также потерю престижа и влекли за собой разные виды эмоциональных переживаний неудачи.
Успех становился для НАС такой манящей мечтой.
Успех становился для Другого такой манящей мечтой.
Успех становился для НАС такой манящей мечтой, потому что он воздействовал на НАШЕ чувство самоуважения.
Успех становился для Другого такой манящей мечтой, потому что он воздействовал на его чувство самоуважения.
Успех воздействовал на НАШЕ чувство самоуважения.
Успех воздействовал на чувство самоуважения Другого.
Остальные оценивали НАС не только по степени нашего успеха.
Остальные оценивали Другого не только по степени нашего успеха.
Волей-неволей НАША собственная самооценка следовала по тому же пути.
Волей-неволей собственная самооценка Другого следовала по тому же пути.
Согласно существующим идеологиям, успех отражал неотъемлемо присущие НАМ заслуги, или, на религиозном языке, являлся видимым воплощением Божьей милости.
Согласно существующим идеологиям, успех отражал неотъемлемо присущие Другому заслуги, или, на религиозном языке, являлся видимым воплощением Божьей милости.
В действительности НАШ успех зависел от многих факторов, не поддававшимся НАШЕМУ управлению, — случайных обстоятельств, чьей-то недобросовестности и т.п.
В действительности успех Другого зависел от многих факторов, не поддававшимся его управлению, — случайных обстоятельств, чьей-то недобросовестности и т.п.
Под давлением существующей идеологии МЫ считали, что НАША значимость была напрямую связана с успехом, сопутствующим НАМ.
Под давлением существующей идеологии Другой считал, что его значимость была напрямую связана с успехом, сопутствующим ему.
Это создавало шаткую основу для НАШЕГО самоуважения.
Это создавало шаткую основу для самоуважения Другого.
Все эти факторы вместе - соперничество и сопутствующие ему потенциальные враждебные отношения между людьми, страхи, сниженное самоуважение - в психологическом плане приводили НАС к тому, что МЫ чувствовали себя изолированными.
Все эти факторы вместе - соперничество и сопутствующие ему потенциальные враждебные отношения между людьми, страхи, сниженное самоуважение - в психологическом плане приводили Другого к тому, что он чувствовал себя изолированным.
Даже когда у НАС было много друзей, и МЫ были счастливы в браке, в отношениях, эмоционально МЫ все же были изолированы.
Даже когда у Другого было много друзей, и он был счастлив в браке, в отношениях, эмоционально он все же был изолирован.
Эмоциональную изоляцию НАМ было выносить трудно.
Эмоциональную изоляцию Другому было выносить трудно.
НАША эмоциональная изоляция становилась НАШИМ бедствием, если совпадала с мрачными предчувствиями и опасениями на свой счет.
Эмоциональная изоляция Другого становилась его бедствием, если совпадала с мрачными предчувствиями и опасениями на свой счет.
Именно такая ситуация вызывала у НАС ярко выраженную потребность в любви и привязанности как своего рода лекарстве.
Именно такая ситуация вызывала у Другого ярко выраженную потребность в любви и привязанности как своего рода лекарстве.
Получение любви и расположения способствовало тому, что у НАС ослабевало чувство изолированности, угрозы враждебного отношения и росла уверенность в себе.
Получение любви и расположения способствовало тому, что у Другого ослабевало чувство изолированности, угрозы враждебного отношения и росла уверенность в себе.
Так как это соответствовало НАШЕЙ жизненно важной потребности, роль любви переоценивалась в НАШЕЙ культуре, окружении.
Так как это соответствовало жизненно важной потребности Другого, роль любви переоценивалась в его культуре, окружении.