Хорни - Невротическая личность нашего времени

• МЫ были ленивы, ранимы, чересчур требовательны и подозрительны.
• У НАС отсутствовала гибкость: МЫ реагировали одинаково на различные ситуации.
• МЫ были подозрительны всё время, независимо от ситуации, осознавали МЫ НАШЕ состояние или нет.
• МЫ не проводили различия между искренними и неискренними комплиментами и ни при каких условиях им не верили.
• НАМ было достаточно любого намёка на обман (даже если МЫ осознавали, что это делается в НАШИХ интересах), чтобы разозлиться.
• МЫ постоянно находились в нерешительности.
• Несмотря на НАШИ дарования и благоприятные внешние возможности для НАШЕГО развития, МЫ оставались бесплодными.
• Имея всё для того, чтобы чувствовать НАС счастливыми, МЫ не могли наслаждаться этим.
• Обладая блестящей внешностью, МЫ не считали НАС привлекательными.
• МЫ сами стояли у НАС на пути.
• МЫ постоянно страдали, даже когда не осознавали этого.
• Мы были чрезмерно зависимы от одобрения и расположения со стороны других людей.
• МЫ были неразборчиво голодны на благорасположение или высокую оценку, безотносительно к тому, любим ли МЫ сами данного человека или имеет ли для НАС какое-либо значение суждение этого лица.
• МЫ не осознавали это безграничное стремление и выдавали его за НАШУ чувствительность, когда не получали того внимания, какого хотели.
• МЫ чувствовали обиду, если кто-либо не принимал НАШИ приглашения, не звонил НАМ некоторое время или если просто расходился с НАМИ во мнении.
• МЫ скрывали эту чувствительность под маской безразличия.
• МЫ чрезмерно требовали заботливого отношения к НАШИМ желаниям, хотя совсем не заботились о других.
• МЫ были сверхзаботливы и готовы помогать каждому, но действовали МЫ под влиянием навязчивых побуждений, вместо того чтобы непроизвольно излучать теплоту.
• МЫ были внутренне не защищены и зависимы от других.
• МЫ жили с чувством неполноценности и несоответствия.
• МЫ были убеждены в НАШЕЙ некомпетентности, глупости, непривлекательности, без каких-либо оснований на то в реальности.
• МЫ считали НАС неумными, обладая весьма высоким интеллектом и непривлекательными, обладая очень красивой внешностью.
• МЫ открыто жаловались и тревожились, а приписываемые НАМ недостатки воспринимали как факт, не требующий доказательств.
• С другой стороны, МЫ скрывали это за навязчивой склонностью показывать НАС в выгодном свете, производить впечатление на других и на НАС самих, используя все возможные атрибуты, сопутствующие престижу в нашей культуре, такие, как деньги, коллекции картин старых мастеров, расположение женщин, знакомство со знаменитостями, путешествия или необычайные познания.
• У НАС существовали внутренние запреты на то, чтобы выразить НАШИ желания или просьбы о чём-либо, сделать что-либо в НАШИХ интересах, высказать мнение или обоснованную критику, приказать кому-либо, выбрать человека, с которым МЫ хотим общаться, установить контакты с людьми и так далее.
• У НАС были внутренние запреты в связи с утверждением НАШЕЙ позиции: МЫ были не способны защитить НАС от нападок, или сказать «нет», если МЫ не хотели уступить желаниям других, например, отказать продавщице, которая навязывает НАМ ненужную вещь, или не принять от друга приглашение в гости, или пресечь любовные поползновения.
• У НАС были внутренние запреты на знание НАМИ того, что МЫ хотим: у НАС были трудности при принятии решений, формировании мнений, осознании НАШИХ желаний, которые связаны лишь с НАШЕЙ выгодой.
• МЫ утаивали НАШИ желания.
• МЫ были не способны что-либо планировать, будь то поездка за город или долгосрочные жизненные планы: МЫ проявляли пассивность даже в таких важных решениях, как выбор профессии или спутника жизни.
• Во всём НАМИ двигали в первую очередь определённые невротические страхи.
• МЫ копили деньги, потому что боялись впасть в нищету, МЫ увязали в бесконечных любовных историях.
• МЫ нападали на других людей, унижали их, посягали на чужие права и вообще вели НАС враждебно и агрессивно.
• МЫ были склонны быть агрессивными, властными, сверхтребовательными, распоряжаться, обманывать, критиковать и придираться.
• Временами МЫ осознавали, что являемся агрессивными, но чаще МЫ ни в малейшей степени не осознавали этого и субъективно были убеждены в НАШЕЙ искренности и правоте.
• С другой стороны НАС преследовало чувство, что НАС постоянно обманывают, НАМИ управляют, НАС бранят и унижают.
• МЫ не осознавали того, что это лишь НАШЕ собственное искажённое восприятие; напротив, МЫ полагали, что весь мир ополчился против НАС и обманывает НАС.
• У НАС была навязчивая потребность в сексуальной активности и одновременно запрет на неё.
• Запреты мешали НАМ на каждом шагу, ведущем к сексуальному удовлетворению: во вступлении в действие при приближении лиц другого пола, в процессе ухаживания, в самой сексуальной функции или в сфере чувственности.
• МЫ не решались вступать в дискуссию, даже когда тема разговора была НАМ близка и интересна.
• МЫ испытывали постоянный страх умереть; с другой стороны, вследствие НАШИХ страданий МЫ испытывали тайное желание умереть.
• Принимающий различную форму страх смерти, в сочетании с мыслями о её желательности, порождал в НАС мрачное предчувствие близкой опасности.
• Когда МЫ оказывались около пропасти, или у окна, расположенного на большой высоте, или на высоком мосту, в НАС пробуждался конфликт между желанием жить и искушением по той или иной причине прыгнуть вниз.
• НАС переполняла тревога; её проявления варьировались в громадном диапазоне: она проявлялась в виде неясной тревоги, в форме приступов страха; была привязана к определённым ситуациям или действиям - боязнь высоты, улиц, публичных представлений; имела определённое содержание - опасение сойти с ума, заболеть раком, проглотить иголку.
• Время от времени МЫ осознавали, что испытываем тревогу, зная или не зная о вызывающих её обстоятельствах, но не придавали ей какого-либо значения.
• МЫ осознавали наличие у НАС депрессий, чувства неполноценности, расстройств в сексуальной жизни.
• МЫ проходили через сильные приступы тревоги и предпочли бы скорее умереть, чем пережить их ещё раз.
• Особенно непереносимой для НАС была НАША беспомощность.
• В состоянии тревоги МЫ чувствовали НАС - и на самом деле являлись -беспомощными.
• Власть была для НАС преобладающим идеалом.
• Под впечатлением явного несоответствия НАШЕЙ реакции перед лицом большой опасности МЫ негодовали на НАШУ беспомощность, как если бы она показывала НАШУ слабость или трусость.
• Для НАС была непереносимой сама мысль о том, что какие-то иррациональные факторы могут руководить НАМИ.
• МЫ ощущали скрытую опасность того, что НАС могут захлестнуть иррациональные противоположно направленные силы, действующие внутри НАС, и МЫ непроизвольно приучали НАС осуществлять над ними строгий интеллектуальный контроль.
• Ничто другое не вызывало в НАС столь резкое противодействие, как осознание того, что МЫ должны изменить нечто внутри НАС
• Чем безнадёжнее МЫ ощущали НАС в паутине НАШЕГО страха и защитного механизма и чем сильнее НАМ приходилось цепляться за иллюзию, что МЫ во всём правы и совершенны, тем сильнее МЫ инстинктивно отвергали всякий - даже самый отдалённый и глухой - намёк на то, что с НАМИ что-то не так и необходимо что-либо изменить.
• МЫ пытались наилучшим способом оправдать НАШЕ уклонение от ответственности и превратить НАШУ тревожность в рациональный страх.
• МЫ не могли признать НАШИ слабости.
• Вместо того чтобы увидеть и принять необходимость что-то изменить в НАС, МЫ продолжали переносить ответственность на внешний мир и, таким образом, уходили от осознания НАШИХ мотивов.
• МЫ не могли избавиться от НАШИХ тревог и огорчений.
• Глубоко в душе МЫ придерживались иллюзии, что можно, ничего не меняя внутри НАС, получить все те выгоды, которые должны были бы последовать от такого изменения, за счёт активного поведения.
• МЫ считали, что тревога является рациональным страхом, каким бы ни было его содержание: страх родов, болезней, погрешностей в пище, несчастий, нищеты.
• МЫ пытались избежать тревогу, отрицая её существование, устраняя её из сознания.
• При страхе и тревоге мы испытывали дрожь, усиленное потовыделение, учащённое сердцебиение, ощущение удушья, частое побуждение к мочеиспусканию, понос, рвоту и - в психологической сфере - чувство нетерпения, ощущение внезапного приступа или паралича.
• МЫ испытывали все эти чувства и физические ощущения, когда боялись и осознавали этот страх; но также и при вытесненной тревоге.
• МЫ пытались избавиться от тревожности с помощью алкоголя и наркотиков.
• Чтобы приглушить страх одиночества, МЫ погружались в социальную деятельность.
• МЫ пытались приглушить тревожность, «потопив» её в работе; МЫ делали это очень навязчиво, а по выходным и праздничным дням изводились от беспокойства.
• У НАС была чрезмерная потребность во сне, хотя сон не способствовал собственно восстановлению сил.
• В качестве отдушины НАМ служила сексуальная активность, посредством которой МЫ ослабляли тревожность.
• НАША навязчивая мастурбация тоже была вызвана тревогой.
• МЫ становились крайне беспокойными и раздражительными, если хотя бы в течение короткого периода времени не имели возможности получить сексуальное удовлетворение.
• МЫ старались избегать всех ситуаций, мыслей и чувств, которые возбуждали в НАС тревогу.
• МЫ откладывали со дня на день дела, вызывающие тревогу: принятие решений, обращение к врачу или написание письма.
• МЫ «притворялись», то есть субъективно считали, что обдумываемые НАМИ определённые действия - такие, как принятие участия в обсуждении, разговор с подчинёнными, разрыв отношений с другим лицом, - являются несущественными.
• МЫ «притворялись», что НАМ не нравится делать определённые вещи, и отвергали их на этом основании.
• Для НАС посещение вечеринок было связано со страхом отвержения, и МЫ полностью отказались от таких посещений, убедив НАС в том, что НАМ не нравятся такие мероприятия.
• МЫ были не способны делать, чувствовать или обдумывать определённые вещи - так внутренний запрет избавлял НАС от тревоги, которая возникала, когда МЫ пытались делать, ощущать или обдумывать эти вещи.
• У НАС были истерические выпадения функций: истерическая слепота, немота и паралич конечностей.
• В сексуальной сфере внутренний запрет выражался в НАШЕЙ фригидности/импотенции.
• В умственной сфере у НАС были запреты на сосредоточение, формирование или высказывание мнений, на установление контактов с людьми.
• Когда МЫ слушали научные доклады и имели насчёт них критические суждения, мы особенно сильно ощущали НАШИ внутренние запреты: незначительный запрет проявлял себя в робкой форме выражения критики; более сильный запрет мешал НАМ упорядочить НАШИ мысли, и в результате они приходили к НАМ лишь после окончания обсуждения или на следующее утро; иногда запрет был столь сильным, что вообще не допускал появления у НАС каких-либо критических мыслей, и МЫ были склонны слепо соглашаться со сказанным или даже восхищаться им.
• Когда запрет являлся столь сильным, что контролировал НАШИ желания или побуждения, то его существование МЫ и вовсе не осознавали.
• Некоторые внутренние запреты выполняли столь важную функцию в НАШЕЙ жизни, что МЫ воспринимали их как не подлежащие сомнению и изменению факты.
• У НАС имела место непреодолимая тревога, связанная с любой работой, имеющей элемент соревнования, и порождающая в результате крайнюю усталость, и МЫ настаивали на том, что МЫ недостаточно сильны для выполнения любой работы; эта вера защищала НАС: если бы МЫ признали наличие запрета, НАМ бы пришлось вернуться к работе и таким образом подвергнуться страшной тревоге.
• НАШИ запреты, которые совпадали с одобряемыми в культуре формами запретов или с соответствующими идеологическими установками, вообще не поддавались осознанию.
• Запрет на критическое осмысление доминирующих в политике или религии догм или в какой-либо особой области интереса ускользал от НАШЕГО внимания, и МЫ могли совершенно не осознавать наличия тревожности, связанной с риском подвергнуться наказанию, критике или изоляции.
• У НАС отсутствовало критическое мышление в силу НАШЕЙ лености ума, тупости и убеждений, которое действительно совпадали с господствующими догмами.
• Осуществление действия, по поводу которого МЫ испытывали тревожность, порождало в НАС чувство напряжения, усталости и изнеможения.
• Многие затруднения, обычно приписываемые НАМИ чрезмерной работе, вызывались в действительности не самой работой, а той тревогой, которая связана с работой или отношением к коллегам.
• Тревога, связанная с определённой деятельностью, в результате приводила к нарушению функции: у НАС имела место тревога, связанная с приказаниями подчинённым, и МЫ делали их извиняющимся, неэффективным тоном; тревога, связанная с вождением автомобиля, приводила в результате к неспособности управлять машиной.
• Иногда МЫ осознавали, что тревожность не даёт НАМ возможности удовлетворительно решать проблемы, иногда МЫ лишь чувствовали, что не в состоянии ничего сделать как следует.
• Тревожность, связанная с деятельностью, портила НАМ то удовольствие, которое эта деятельность могла бы принести в ином случае: катание с американских горок, сопровождающееся некоторой боязнью, делало такое катание для других захватывающим, а для НАС, с НАШЕЙ значительной тревожностью, превращалось в пытку; cильная тревожность, связанная с сексуальными отношениями, полностью лишало их удовольствия, и так как МЫ не осознавали НАШУ тревожность, МЫ испытывали чувство, что сексуальные отношения ничего не значат.
• МЫ были очень невротичны, НАША личность была пронизана и скована защитами.
• Велико было количество вещей, которые МЫ были не способны и не пытались делать, хотя в силу НАШЕЙ энергии, умственных способностей и уровня образования могли бы осуществить.
• У НАС было огромное количество внутренних запретов, как скрытых, так и явных.
• Переживая тревогу, МЫ ощущали могущественную, неотвратимую опасность, перед которой МЫ были полностью бессильны.
• Иногда та пугающая сила, перед которой МЫ чувствовали НАШУ беспомощность, воспринималась как идущая извне - гроза, рак, несчастный случай и тому подобное; иногда МЫ ощущали, что угрожающая НАМ опасность исходила из НАШИХ собственных неуправляемых импульсов - страх прыгнуть с высоты или нанести кому-то увечье; иногда опасность представала как нечто смутное и неуловимое, что часто имело место во время приступа тревоги.
• МЫ вытесняли враждебность, делая вид, что всё хорошо, и таким образом устранялись от борьбы тогда, когда нам следовало бороться или по крайней мере когда НАМ хотелось бы бороться.
• Неизбежным следствием вытеснения являлось то, что оно порождало в НАС чувство беззащитности, усиливало имеющееся чувство беспомощности, и фактически происходило ущемление НАШИХ интересов, а для других открывалась возможность взять над НАМИ верх.
• МЫ были зависимы от расположения других людей, боязливы, вследствие ранее критического отношения к НАМ, не осознавали НАШЕ честолюбие и поэтому не умели видеть его в других.
• Вследствие вытеснения НАШЕГО недоверия и гнева МЫ не могли замечать, что в жизненно важных вопросах наши друзья скорее были НАШИМИ врагами, нежели друзьям.
• Из-за приверженности иллюзиям, что НАС любят МЫ отказывались от готовности к борьбе за НАШИ интересы.
• МЫ даже не осознавали, когда НАШИ жизненно важные интересы ущемлялись, и поэтому не могли за них бороться, позволяя другим пользоваться НАШЕЙ слабостью.
• МЫ любили кого-то и нуждались в нём и в то же самое время испытывали к этому человеку враждебность; МЫ не хотеть видеть причины - такие, как зависть или собственническое чувство, которые возбуждали враждебность; или МЫ боялись обнаружить в НАС враждебность по отношению к кому-либо.
• Вытесненная враждебность устранялась из поля НАШЕГО сознания, но не уничтожалась; вырванная из контекста НАШЕЙ личности и, следовательно, находящаяся вне контроля, она действовала внутри в качестве крайне взрывоопасного и разрушительного аффекта и поэтому имела тенденцию к разрядке; взрывная сила вытесненного аффекта являлась ещё большей, потому что в силу самой своей изолированности он принимал преувеличенные и часто фантастические размеры.
• Когда гнев вытеснялся, МЫ теряли доступ к ограничивающим возможностям: учёт сложившихся в данной ситуации обстоятельств показывал НАМ, что МЫ можем, а чего не можем позволить НАМ по отношению к врагу или к предполагаемому врагу; если гнев относился к тому лицу, которым МЫ в ином отношении восхищались, которого любили или в котором нуждались, то НАШ гнев раньше или позже включался в комплекс всех НАШИХ чувств; наконец, в той мере, в какой МЫ выработали определённое представление о том, что следует, а чего не следует делать НАМ как сложившейся личности, это также сдерживало НАШИ враждебные побуждения; в результате враждебные импульсы выходили за ограничительные барьеры как изнутри, так и снаружи - впрочем, только в воображении.
• МЫ непроизвольно «проецировали» НАШИ враждебные импульсы на внешний мир.
• МЫ «притворялись», что разрушительные побуждения исходят не от НАС, а от кого-то или чего-то извне.
• МЫ наделяли других людей тем же качеством безжалостности, которое было свойственно НАШИМ собственным вытесненным импульсам.
• Чем беззащитнее МЫ были, тем большей представлялась НАМ возникающая опасность.
• МЫ испытывали потребность в самооправдании.
• НАМ казалось, что НАС хотят обмануть, украсть у НАС, поэксплуатировать НАС, унизить НАС.
• В результате вытесненного побуждения МЫ испытывали страх возмездия.
• Когда МЫ стремились к причинению боли, мошенничеству, обману, МЫ испытывали страх, что другие сделают то же самое по отношению к НАМ.
• Когда НАША тревожность в действительности была связана с родителем, мужем, другом или с кем-либо ещё из близких родственников или знакомых, то допущение враждебности было несовместимо для НАС с существующими узами любви, уважения и авторитета; правилом поведения в этих случаях для НАС являлось полнейшее отрицание враждебности.
• Вытесняя НАШУ враждебность, МЫ отрицали, что с НАШЕЙ стороны имеет место какая-либо враждебность, а посредством проекции НАШЕЙ вытесненной враждебности на объект внешнего мира МЫ отрицали какую-либо враждебность со стороны других.
• Приверженность воспитательным теориям/гиперопека/самопожертвование со стороны «идеальной» матери были основными факторами, создавшими ту атмосферу, которая заложила основу для чувства огромной незащищённости у НАС в будущем.
• В НАС вызывало враждебность такое поведение родителей, как предпочтение других детей, несправедливые упрёки, непредсказуемые колебания между чрезмерной снисходительностью и презрительным отвержением, невыполненные обещания и отношение к НАШИМ потребностям, проходящее через все градации - от временной невнимательности до постоянного вмешательства и ущемления самых насущных и законных желаний.
• Родители ломали НАШУ волю попытками расстроить НАШУ дружбу с кем-либо, высмеиванием проявления независимого мышления, игнорированием НАШИХ интересов - будь то художественные, спортивные или технические увлечения.
• Инфантильная враждебность возникла у НАС частично вследствие запрещаемой в культуре установки на получение удовольствия вообще и инфантильной сексуальности в частности, состояла ли последняя в любопытстве к сексуальной сфере, мастурбации или сексуальных играх с другими детьми.
• Ревность при соперничестве детей в семье и ревность одного из родителей была у НАС источником громадной ненависти.
• НАШИ невротичные родители были обычно недовольны своей жизнью, они не имели удовлетворительных эмоциональных и сексуальных отношений и поэтому были склонны делать НАС объектом своей любви.
• НАШИ родители изливали свою потребность в любви на НАС, причём крайне эмоционально насыщенно.
• Невротичные родители своим запугиванием и нежностью вынуждали НАС к страстным привязанностям со всеми их скрытыми смыслами обладания и ревности.
• Главным стремлением НАШИХ родителей было дать НАМ уют, сделать послушными, продлить НАШЕ инфантильное неведение окружающего мира, заслонить НАС от реальной жизни до двадцатилетнего возраста или еще долее.
• НАША беспомощность была искусственно закреплена вследствие запуганности, сюсюканья и того, что НАС воспитывали и держали в состоянии эмоциональной зависимости.
• Чем более МЫ ощущали НАС беспомощными, тем в меньшей степени МЫ осмеливались на сопротивление в НАШИХ чувствах или действиях.
• МЫ вели НАС по формуле: НАМ приходится вытеснять НАШУ враждебность, потому что МЫ в вас нуждаемся.
• Страх вызывался непосредственно угрозами, запретами и наказаниями, а также путём наблюдаемых НАМИ эмоциональных взрывов несдержанности и сцен насилия; он возбуждался также таким косвенным запугиванием, как внушение НАМ мысли об огромных жизненных опасностях, связанных с микробами, уличным движением, незнакомыми людьми, невоспитанными детьми, лазанием по деревьям и другое.
• Чем сильнее МЫ переполнялись страхами, тем меньше МЫ осмеливались показывать или даже ощущать враждебность.
• МЫ вели НАС по формуле: НАМ приходится вытеснять НАШУ враждебность, потому что МЫ боимся вас.
• Любовь служила ещё одной причиной для вытеснения враждебности: когда отсутствовала искренняя привязанность, часто имели место обильные словесные заверения в том, сколь сильно родители любят НАС и как они готовы всем пожертвовать для НАС; МЫ были запуганы и цеплялись за этот суррогат любви и боялись нашалить, дабы не потерять эту награду за НАШЕ послушание.
• МЫ вели НАС по формуле: НАМ приходится вытеснять враждебность из-за страха потерять любовь.
• МЫ вытесняли НАШУ враждебность по отношению к родителям, потому что опасались, что любое её проявление ухудшит НАШИ отношения с родителями.
• НАМИ двигал страх, что эти «могущественные гиганты» бросят НАС, лишат НАС успокоительного благорасположения или будут настроены против НАС.
• В нашей культуре НАМ внушали вину за любые чувства или проявления враждебности или сопротивления; то есть НАМ внушали, что МЫ являемся недостойными или презренными в собственных глазах, если МЫ либо выражаем, либо чувствуем негодование и обиду на НАШИХ родителей или если МЫ нарушаем установленные ими правила.
• Чем сильнее НАС заставляли ощущать НАШУ вину, тем менее МЫ осмеливались ощущать недоброжелательность или выступать с обвинениями в адрес родителей.
• В нашей культуре сексуальная сфера являлась одной из таких сфер, в которых наиболее часто возбуждаются чувства вины; выражались ли запреты через выразительное умалчивание или посредством открытых угроз и наказаний, МЫ часто приходили к ощущению того, что не только сексуальное любопытство и сексуальные действия являются запретными, но что МЫ сами являемся грязными и достойными презрения, если интересуемся этой темой.
• Имеющие место какие-либо сексуальные фантазии и желания, связанные с одним из родителей, то они также, хотя и не получали своего выражения в результате запретного отношения к сексуальности вообще, склонны были порождать у НАС чувство вины.
• Мы вели НАС по формуле: НАМ приходится вытеснять НАШУ враждебность, потому что МЫ будем плохими детьми, если будем её проявлять.
• Чем более травмирующими были НАШИ переживания в семье, чем больше НАС изолировали, тем сильнее развивалась не только реакция ненависти по отношению к родителям и другим детям, но также недоверчивость и злобное отношение ко всем людям.
• Чем больше МЫ скрывали недовольство НАШЕЙ семьёй путём подчинения установкам родителей, тем в большей степени МЫ проецировали НАШУ тревожность на внешний мир и, таким образом, приобретали убеждение, что мир в целом опасен и страшен.
• Общее, пропитанное тревожностью отношение к окружающему НАС миру развивалось и нарастало постепенно.
• МЫ не осмеливались в общении с другими быть таким же, как они, предприимчивыми или драчливыми.
• Лишённые блаженной уверенности в НАШЕЙ нужности, ценности для других МЫ воспринимали даже безобидное поддразнивание как жестокое отвержение.
• МЫ были более ранимы и обидчивы, чем другие, и менее способны к самозащите.
• К НАМ незаметно подкрадывалось усиливающееся, всеохватывающее чувство собственного одиночества и бессилия во враждебном мире.
• МЫ глубоко переживали чувство собственной незначительности, беспомощности, покинутости, подверженности опасности, нахождения в мире, который открыт обидам, обману, нападкам, оскорблениям, предательству, зависти.
• Подспудное недоверие к каждому человеку МЫ скрывали за поверхностным убеждением в том, что люди в целом являются вполне симпатичными, и оно даже сосуществовало у НАС с внешне хорошими отношениями с другими; существующее глубинное презрение к каждому МЫ маскировали готовностью восхищаться.
• МЫ пытались полностью лишить глубинную тревожность личностного характера и трансформировать её в ощущение опасности, исходящей от грозы, политических событий, микробов, несчастных случаев, консервированной пищи, или в чувство того, что НАС преследует судьба.
• Глубинная тревожность создавала НАМ эмоциональную изоляцию, тем более невыносимую, что она сочеталась с чувством внутренней слабости «Я» - самой основы уверенности в себе.
• Из-за внутренней слабости МЫ ощущали желание переложить всю ответственность на других, получить от них защиту и заботу; в то же самое время вследствие глубинной враждебности МЫ испытывали слишком глубокое недоверие, чтобы осуществить это желание.
• НАМ приходилось затрачивать львиную долю НАШЕЙ энергии на успокоение и укрепление уверенности в НАС.
• Чем более невыносимой была тревожность, тем более основательными должны были быть меры защиты.
• В качестве могущественной защиты от тревожности МЫ стремились получить любовь в любой форме.
• МЫ вели НАС по формуле: если вы НАС любите, вы не причините НАМ зла.
• Следование правилам и повиновение требованиям служило определяющим мотивом для НАШЕГО поведения: МЫ подчинялись общепринятым традиционным взглядам, религиозным ритуалам или требованиям некоторого могущественного лица.
• МЫ считали необходимостью быть «хорошими» и подчинялись потенциальным желаниям всех людей и избегали всего, что может вызвать возмущение или обиду.
• МЫ вытесняли все собственные требования, критику в адрес других лиц, позволяли плохое обращение с НАМИ и были готовы оказывать услуги всем.
• МЫ не осознавали тот факт, что в основе НАШИХ действий лежит тревожность, и твёрдо верили, что действуем таким образом, руководствуясь идеалами бескорыстия или самопожертвования, вплоть до отказа от собственных желаний.
• МЫ вели НАС по формуле: если МЫ уступим, НАМ не причинят зла.
• Отношение подчинения служили цели обретения успокоения через любовь, привязанность, расположение.
• Любовь была столь важна для НАС, что НАШЕ чувство безопасности зависело от этого, и МЫ были готовы заплатить за него любую цену, и в основном это означало подчиниться желаниям других.
• МЫ были не способны верить ни в какую любовь и привязанность, и тогда НАШЕ отношение подчинения было направлено не на завоевание любви, а на поиски защиты.
• МЫ могли чувствовать безопасность лишь при полном повиновении.
• У НАС были столь велики тревожность и неверие в любовь, что полюбить и поверить в ответное чувство для НАС было невообразимо.
• Чтобы защититься от глубинной тревожности, МЫ стремились достичь безопасности путём обретения реальной власти, успеха или обладания.
• МЫ вели НАС по формуле: если МЫ обладаем властью, никто не сможет НАС обидеть.
• Чтобы защититься, МЫ пытались сбежать от мира, достичь независимости от других в удовлетворении НАШИХ внешних и внутренних потребностей.
• МЫ накапливали собственность и оберегали её со скупостью, не извлекая из неё удовольствия, а пытаясь застраховать НАС от всевозможных случайностей.
• Стремясь стать внешне независимыми от других, МЫ ограничивали НАШИ потребности до минимума.
• Независимость в удовлетворении внутренних потребностей МЫ искали в попытке эмоционального обособления.
• МЫ подавляли НАШИ эмоциональные потребности.
• МЫ старались уйти от серьёзного отношения к чему бы то ни было, включая НАШЕ «Я».
• МЫ вели НАС по формуле: если МЫ реагируем отстранением, уходом, ничто не заденет НАС.
• МЫ одновременно испытывали настоятельную потребность повелевать другими и хотели, чтобы НАС любили, и в то же время стремились к подчинению, при этом навязывая другим НАШУ волю, а также избегая людей, не отказываясь от желания быть ими любимыми.
• МЫ смутно ощущали, что хотим очень немногого - добра, понимания, помощи, совета от окружающих НАС людей; МЫ хотели, чтобы они знали, что МЫ стремится доставить им радость и опасаемся задеть кого-либо.
• МЫ не осознавали, в сколь значительной степени НАША болезненная чувствительность, НАША скрытая враждебность, НАШИ придирчивые требования мешали НАШИМ собственным отношениям.
• МЫ были не способны здраво судить о том, какое впечатление МЫ производим на других или какова их реакция на НАС.
• МЫ были не в состоянии понять, почему НАШИ попытки установить дружеские, брачные, любовные, профессиональные отношения столь часто приносили неудовлетворённость.
• МЫ были склонны заключать, что виноваты другие, что они невнимательны, вероломны, способны на оскорбление или что вследствие некой неблагоприятной причины у НАС отсутствует дар быть понятыми людьми.
• МЫ были не способны любить, но, тем не менее, НАМ была остро необходима любовь со стороны других.
• МЫ всегда были настороже против других людей, считая, что любой интерес, который они проявляют к третьим лицам, означает пренебрежение к НАМ.
• МЫ интерпретировали любое требование как предательство, а любую критику — как унижение.
• МЫ требовали от других людей совершенства.
• МЫ использовали других людей только в качестве средства достижения некоторой цели, то есть в качестве средства удовлетворения опредёленных потребностей (сексуальное удовлетворение, престиж в браке).
• МЫ обманывали НАС, считая, что любим кого-то, а это была всего лишь благодарность за восхищение НАМИ.
• МЫ не осознавали, что полны тревожности, и поэтому отчаянно стремились к любого рода привязанности в целях успокоения.
• МЫ чувствовали лишь, что перед НАМИ тот человек, который НАМ нравится, или которому МЫ доверяем, или к которому испытываем слепую страсть; но то, что представлялось НАМ спонтанной любовью, на деле могло быть не чем иным, как реакцией благодарности за некоторую проявленную по отношению к НАМ доброту, ответным чувством надежды или расположения, вызванным некоторым человеком или ситуацией.
• Тот человек, который явно или подспудно возбуждал в НАС ожидания такого типа, автоматически наделялся важным значением, и НАШЕ чувство проявляло себя в иллюзии любви.
• Подобные ожидания возбуждались таким простым фактом, как доброе отношение влиятельного или могущественного человека, или их возбуждал человек, который просто производил впечатление более крепко стоящего на ногах.
• Такие чувства возбуждались эротическими или сексуальными успехами, хотя и не всегда связанными с любовью.
• Они «питались» некоторыми существующими узами, которые имплицитно содержат обещание помощи или эмоциональной поддержки: семья, друзья, врач.
• Часто такие отношения осуществлялись под маской любви, то есть при НАШЕМ субъективном убеждении в НАШЕЙ преданности, между тем как в действительности данная любовь являлась лишь цеплянием за других людей для удовлетворения НАШИХ собственных потребностей.
• МЫ были готовы на резкие изменения, которые возникали, когда не оправдывались какие-то НАШИ ожидания.
• Надёжность и верность чувства отсутствовала в НАШЕЙ любви.
• МЫ игнорировали личность другого, его особенности, недостатки, потребности, желания, развитие.
• МЫ, тонущие, пытаясь спастись, хватались за находящегося рядом, не принимая во внимание желание или способность последнего спасти НАС.
• МЫ прятали наши глубинные презрение и зависть к людям за отчаянными усилиями быть внимательными или даже жертвовать НАМИ, но обычно эти усилия не могли предотвратить возникновения некоторых необычных реакций.
• МЫ были субъективно убеждены в НАШЕЙ глубокой преданности партнёру и в то же время ненавидели его за то, что он слишком занят своей работой или часто встречается с друзьями.
• НАША сверхзаботливая мать была убеждена в том, что делает всё ради НАШЕГО счастья, и в то же время полностью игнорировала НАШУ потребность в самостоятельном развитии.
• МЫ принимали НАШУ потребность в других людях за предрасположенность к любви либо отдельных людей, либо всего человечества в целом.
• МЫ презирали людей, не доверяли им, желали разрушить их счастье и независимость и в то же самое время жаждали их любви, помощи и поддержки; для осуществления этих обеих, в действительности несовместимых, целей приходилось держать враждебную предрасположенность жёстко вытесненной из сознания.
• Хотя МЫ могли иметь успех, по крайней мере, временный, получая любовь, к которой стремились, МЫ были не способны в действительности принять её.
• Любого рода привязанность или любовь давала НАМ внешнее спокойствие или даже чувство счастья, но в глубине души она либо воспринималась с недоверием, либо возбуждала подозрительность и страх.
• МЫ не верили в это чувство, потому что были твёрдо убеждены, что никто в действительности не может НАС любить.
• И это чувство, что НАС не любят, часто являлось сознательным убеждением, которое не могло быть поколеблено никаким противоречащим ему реальным опытом.
• Любая предлагаемая любовь встречала у НАС недоверие, у НАС тут же возникала мысль, что она предлагается со скрытыми мотивами.
• На приёме у аналитика МЫ считали, что он хочет помочь НАМ лишь ради удовлетворения собственных амбиций или что он выражает своё признание или делает ободряющие замечания лишь в терапевтических целях.
• Если привлекательный человек открыто проявлял к НАМ любовь, МЫ воспринимали это как насмешку или даже как умышленную провокацию, так как не верили в то, что данный человек может действительно НАС любить.
• Любовь, предлагаемая НАМ, не только встречала недоверие, но и вызывала определённую тревогу - как если бы отдаться любви значило быть пойманным в паутину, или как если бы вера в любовь означала забыть об опасности, живя среди каннибалов.
• МЫ испытывали чувство ужаса, когда приближались к осознанию того, что НАМ предлагается подлинная любовь.
• Проявление любви вызывало в НАС страх зависимости.
• Эмоциональная зависимость являлась для НАС реальной опасностью.
• МЫ любой ценой избегали всякой разновидности собственного позитивного эмоционального отклика, потому что такой отклик немедленно порождал бы опасность взаимности.
• МЫ удерживали НАС от осознания того, что другие являются добрыми или полезными, тем или иным образом ухитрялись отбрасывать всякое свидетельство расположения и продолжали упорствовать в том, что другие люди недружелюбны, не интересуются НАМИ и даже злы.
• МЫ жили как человек, который голодает, однако не осмеливается съесть ни кусочка из-за страха быть отравленным.
• НАША потребность в любви носила навязчивый характер; МЫ теряли непосредственность и гибкость.
• Для НАС получение любви было не роскошью, не источником в первую очередь добавочной силы или удовольствия, а жизненной необходимостью.
• МЫ вели НАС по формуле: необходимо, чтобы НАС полюбили, чего бы это ни стоило.
• МЫ переоценивали значение того, чтобы все люди НАС любили.
• МЫ чувствовали и вели НАС так, как если бы само НАШЕ существование и безопасность зависели от любви к НАМ других людей.
• НАШИ желания распространялись на каждого без разбора, от парикмахера или незнакомого человека, которого МЫ встречали на вечеринке, до коллег и друзей, или на всех женщин, или на всех мужчин.
• Приветствие, телефонный звонок или приглашение в зависимости от более или менее дружелюбного тона меняли НАШЕ настроение и взгляд на жизнь.
• МЫ были не способность находиться одни и переживали всю гамму чувств - от лёгкого беспокойства и тревожности до явно выраженного ужаса одиночества.
• МЫ могли работать лишь в присутствии других, а в одиночестве испытывали беспокойство и даже чувствовали НАС несчастными и неспособными к работе.
• МЫ постоянно испытывали чувство покинутости, и любой человеческий контакт являлся для НАС облегчением.
• МЫ испытывали невротическую потребность в любви и привязанности, сосредоточенную на одном человеке — муже, жене, враче, друге; привязанность, интерес, дружба и присутствие данного лица приобретали громадное значение.
• С одной стороны, МЫ пытались привлечь интерес такого человека, заполучить его, страшились потери его любви и чувствовали НАС отверженными, если его не было рядом; а с другой - МЫ вовсе не испытывали счастья, когда находились с НАШИМ «идолом».
• МЫ чувствовали НАС несчастными и полными тревоги, если рядом с НАМИ не было мужчины; МЫ заводили любовную связь, вскоре разрывали её, опять чувствовали НАС несчастными и полными тревоги, начинали другую любовную связь, и так далее.
• Устанавливаемые НАМИ связи с мужчинами были конфликтными и не приносящими удовлетворения.
• МЫ останавливались на первом попавшемся мужчине, для НАС важно было само его присутствие, а не любовная связь.
• МЫ даже не получали физического удовлетворения.
• МЫ испытывали навязчивое желание быть любимыми всеми женщинами и чувствовали неловкость и беспокойство в компании мужчин.
• Потребность в любви сосредотачивалась на представителях НАШЕГО пола, МЫ начинали подозревать НАС в гомосексуальности.
• Потребность в любви лиц НАШЕГО пола была связана с тем, что путь к другому полу был затруднён слишком сильной тревожностью, которая даже и не проявлялась явно, а пряталась за чувством отвращения или отсутствием интереса к противоположному полу.
• МЫ платили за любовь позицией покорности и эмоциональной зависимостью.
• МЫ не осмеливались высказывать несогласие со взглядами и действиями другого человека или критиковать его, демонстрируя только полнейшую преданность, восхищение и послушание.
• Когда МЫ всё же позволяли НАМ высказать критические или пренебрежительные замечания, МЫ ощущали тревогу, даже если НАШИ замечания были безвредны.
• Подчинение доходило до того, что МЫ вытесняли не только агрессивные побуждения, но также все тенденции к самоутверждению, позволяли издеваться над НАМИ и приносили любую жертву, какой бы пагубной она ни была.
• НАШЕ самоотречение могло даже проявиться в желании заболеть сахарным диабетом, если тот человек, чьей любви МЫ жаждали, был занят исследованиями в этой области.
• МЫ пытались завоевать интерес понравившегося НАС человека любой ценой.
• Эмоциональная зависимость, которая возникала в результате НАШЕЙ потребности уцепиться за кого-то, дающего надежду на защиту, причиняла НАМ бесконечные страдания, даже была исключительно пагубной.
• МЫ были беспомощно зависимы от другого, несмотря на то, что МЫ полностью осознавали, что данное отношение является несостоятельным.
• У НАС было такое чувство, словно весь мир разлетится на куски, если МЫ не получим доброго слова или улыбки.
• НАС охватывала тревога во время ожидания телефонного звонка или чувство покинутости, если человек, в котором МЫ так нуждались, не мог увидеться с НАМИ.
• МЫ были не в состоянии порвать эту зависимость.
• НАС постоянно преследовало сильное чувство обиды.
• МЫ возмущались НАШИМ порабощением; МЫ негодовали по поводу того, что НАМ приходится подчиняться, но продолжали делать это из страха потери другого.
• Не зная о том, что данную ситуацию порождала НАША собственная тревожность, МЫ легко приходили к выводу о том, что НАШЕ подчинение было навязано НАМ другим человеком.
• НАМ приходилось вытеснять негодование, растущее на этой основе, потому что МЫ крайне нуждались в любви другого человека, а это вытеснение в свою очередь порождало новую тревожность, с соответствующей потребностью восстановления спокойствия, и вследствие этого усиливало стремление цепляться за другого человека.
• Эмоциональная зависимость вызывала у НАС вполне реальный и даже оправданный страх, что НАША жизнь рушится.
• Когда страх был слишком силен, МЫ пытались защитить НАС от такой зависимости, не позволяя НАМ испытывать привязанность ни к кому.
• Пройдя через одно или несколько болезненных испытаний такого типа, МЫ отчаянно боролись против всего, что несёт в себе даже отдалённое сходство с зависимостью.
• Пройдя через несколько любовных историй, каждая из которых заканчивалась НАШЕЙ полнейшей зависимостью от очерёдного партнера, МЫ выработали независимое отношение ко всем мужчинам/женщинам, стремясь лишь к удержанию НАШЕЙ власти над ними, не испытывая никаких чувств.
• В ходе аналитического сеанса МЫ часто игнорировали НАШИ собственные интересы, пытаясь угодить аналитику и заинтересовать его или получить его одобрение.
• МЫ проводили часы, рассказывая длинные истории, лишь бы заслужить одобрительную реакцию аналитика, или пытались сделать каждый аналитический сеанс интересным для аналитика, развлекая его и высказывая ему НАШЕ восхищение.
• МЫ заходили так далеко, что НАШИ ассоциации или даже сновидения определялись НАШИМ желанием заинтересовать аналитика.
• МЫ до безумия влюблялись в аналитика, искренне веря, что НАШЕ единственное желание - завоевать его любовь, и поэтому пытались произвести на последнего впечатление искренностью НАШЕГО чувства.
• МЫ воспринимали аналитика как образец совершенства или как полное воплощение НАШИХ личных ожиданий.
• МЫ нуждались в защите и цеплялись за любого врача, работника социальной сферы, приятеля, друга, члена семьи.
• НАША невротическая потребность в любви была ненасытной: МЫ капризничали, требовали к НАМ чрезмерного внимания и бесконечных доказательств любви.
• Жадность как общая черта НАШЕГО характера обнаруживалась в еде, покупках, нетерпении, сексуальной ненасытности, накопительстве денег, осуществлении честолюбивых или престижных целей, чтении.
• Внезапно в состоянии тревоги МЫ могли купить четыре новых пальто.
• МЫ стремились жить за чужой счёт либо вообще как человек-спрут.
• МЫ не верили в НАШУ способность к творчеству и считали НАС вынужденными полагаться на внешний мир для осуществления НАШИХ потребностей; тем не менее, МЫ считали, что никто не хочет ничего НАМ дарить или предоставлять.
• Так же как МЫ были ненасытны в НАШЕЙ потребности в любви, МЫ проявляли ту же самую жадность в отношении материальных благ, когда ради них жертвовали НАШИМ временем или деньгами или когда речь шла о получении НАМИ полезных советов в конкретных ситуациях, реальном оказании НАМ помощи при затруднениях, получении НАМИ подарков, информации, сексуального удовлетворения.
• МЫ относились к любви цинично, глумливо и предпочитали удовлетворение НАШИХ реальных потребностей в материальной помощи, совете, сексуальной сфере.
• МЫ ревновали и требовали абсолютной, безусловной любви.
• МЫ жили с постоянным страхом утратить обладание определённым человеком или его любовь: вследствие этого любой другой интерес, который может быть у данного человека, представлял потенциальную опасность.
• МЫ ревновали родителей друг к другу и к их друзьям, ревновали НАШЕГО партнёра, НАШЕГО аналитика, МЫ остро реагировали на любое общение их с другими людьми или даже в связи с простым упоминанием другого человека.
• МЫ жили по формуле: вы должны любить исключительно НАС.
• МЫ буквально рассуждали: МЫ знаем, что вы к НАМ относитесь по-доброму, но, поскольку вы, вероятно, относитесь к другим в равной мере доброжелательно, ваша доброта к НАМ не имеет никакого значения.
• Всякое чувство любви и расположения, которое НАМ приходилось делить с другими людьми или интересами, немедленно и полностью обесценивалось.
• МЫ буквально рассуждали: МЫ хотим, чтобы НАС любили за то, что МЫ есть, а не за то, что МЫ делаем.
• МЫ требовали любви, в буквальном смысле не допуская никаких условий или оговорок.
• МЫ требовали, чтобы НАС любили, несмотря на любое самое вызывающее поведение.
• В глубине души МЫ понимали, что полны враждебности и чрезмерных требований, и вследствие этого испытывали опасения, что другой человек может отреагировать уходом, или гневом, или местью, если эта враждебность станет явной.
• МЫ высказывали НАШЕ мнение о том, что очень легко любить приятного, милого человека, но что любовь должна доказать свою способность выносить любое поведение того, кого любишь.
• Любая критика воспринималась НАМИ как отказ от любви.
• МЫ требовали абсолютной любви, не давая ничего взамен.
• МЫ требовали, чтобы НАС любили, не получая от этого никакой выгоды.
• Если МЫ видели любое преимущество или удовлетворение, получаемое в этой ситуации другим человеком, в НАС тут же возбуждалось подозрение в том, что другой человек любит НАС лишь ради получения этого преимущества или удовлетворения.
• В сексуальных отношениях МЫ завидовали тому удовлетворению, которое получает другое лицо от НАШИХ отношений, потому что полагали, что НАС любят лишь ради получения такого удовлетворения.
• В ходе анализа МЫ жалели о том удовлетворении, которое получал аналитик, оказывая НАМ помощь; МЫ либо умаляли эту помощь, либо, умом осознавая её, были не способны ощущать какую-либо благодарность или приписывали любое улучшение какому-то другому источнику: принимаемому лекарству или совету друга.
• НАС одолевала жадность при мысли о предстоящей выплате гонорара аналитику.
• Эмоционально МЫ воспринимали оплату аналитику его трудов как доказательство того, что данный аналитик не заинтересован в НАС.
• МЫ имели обыкновение быть неловкими в преподнесении подарков, потому что подарки заставляли НАС сомневаться в том, что НАС любят.
• Только в том случае, если другой человек жертвовал всем ради НАС, МЫ могли действительно быть уверенными в том, что НАС любят; эти жертвы могли быть связаны с деньгами или временем, но они также могли затрагивать убеждения и личную целостность, такое требование включало, например, ожидание от другого полного самоотречения.
• МЫ были в состоянии оказывать другим много настоящей помощи и поддержки; но МЫ не получали никакого удовлетворения от НАШИХ взаимоотношений с другими, потому что полагали, что другие любят НАС только потому, что так много от НАС получают, и таким образом, в душе МЫ сожалели обо всём том, что давали им.
• МЫ абсолютно не осознавали, насколько МЫ требовательны.
• МЫ буквально рассуждали: МЫ хотим, чтобы ты жертвовал собой ради НАС, не получая ничего взамен.
• МЫ притворялись больными и на этом основании требовали от всех жертв.
• МЫ были глубоко убеждены, что МЫ не может прожить, используя НАШИ возможности, что НАМ должно быть предоставлено всё, в чём МЫ нуждаемся, что вся ответственность за НАШУ жизнь лежит на других, а не на НАС.
• МЫ были болезненно чувствительны к любому отвержению или отказу, каким бы незначительным он ни был, даже атмосфера сдержанности воспринималась НАМИ как отторжение.
• Изменение времени свидания, необходимость ожидания, отсутствие немедленного отклика, несогласие с НАШИМ мнением, любое невыполнение НАШИХ желаний - короче говоря, любая осечка или неудача в осуществлении НАШИХ требований на НАШИХ условиях воспринимались НАМИ как резкий отказ; а отказ не только снова отбрасывал НАС к присущей НАМ глубинной тревожности, но также воспринимался как унижение.
• Если НАС заставляли ждать, то МЫ интерпретировали это таким образом, будто НАС считают столь ничтожными, что не чувствуют необходимости быть с НАМИ пунктуальными; а это вызывало взрывы враждебных чувств или приводили в результате к полнейшему отстранению от всех чувств, так что МЫ становились холодными и индифферентными, даже если несколько минут тому назад с нетерпением ожидали встречи.
• Чаще всего связь между чувством, что получен отказ, и чувством раздражения оставалась бессознательной: МЫ ощущали раздражительность, или становились язвительными или мстительными, или чувствовали усталость или подавленность, или испытывали головную боль, не имея ни малейшего понятия о её причине.
• МЫ стеснялись дарить подарки, предчувствуя отвержение.
• Боясь, что кто-то усмотрит в этом скрытые мотивы, МЫ крайне опасались высказывать даже любое доброе чувство - нежность, благодарность, признательность - и, таким образом, казались НАМ и другим более холодными или более «чёрствыми», чем МЫ были на самом деле.
• МЫ могли насмехаться над другими, мстя им таким образом за отказ, который только предчувствовали.
• Страх отвержения был настолько сильно развит у НАС, что приводил НАС к тому, что МЫ стремились избегать ситуаций, в которых МЫ можем оказаться отверженными.
• МЫ воздерживались от каких-либо знаков внимания мужчине или женщине, которые НАМ нравятся, до тех пор, пока не становились абсолютно уверены в том, что НАС не ждёт отказ.
• Мы опасались подвергнуть НАС риску отвержения и защищались убеждением, что НАС не любят.
• МЫ буквально рассуждали: люди нисколько не любят НАС, поэтому лучше уж НАМ стоять в сторонке и таким образом защищать НАС от любого возможного отвержения.
• Страх отвержения был огромным препятствием на пути стремления к любви, потому что мешал НАМ дать почувствовать другим людям, что НАМ хотелось бы их внимания.
• МЫ чувствовали, что попали в безвыходную ситуацию, «западню».
• МЫ вели НАС по формуле: МЫ любим тебя больше всего на свете, поэтому ты должен отказаться от всего ради НАШЕЙ любви.
• МЫ считали, что через любовь, и только через любовь, МЫ можем достичь счастья, безопасности и положения в обществе.
• Субъективная убеждённость в НАШЕЙ любви служила оправданием для предъявления требований.
• МЫ впадали в болезненную зависимость от НАШИХ любовных взаимоотношений.
• МЫ испытывали привязанность к человеку сходного типа, который, однако, отстранялся, как только МЫ начинали проявлять неравнодушие к нему; МЫ реагировали на такое отвержение сильной враждебностью, которую МЫ вытесняли из страха его потерять; если МЫ пытались отстраниться от него, он снова начинал завоёвывать НАШЕ расположение; тогда МЫ не только вытесняли НАШУ враждебность, но тщательно скрывали её за усилением преданности; НАС опять отвергали и, в конечном счете, МЫ снова реагировали возрастанием любви; Так МЫ постепенно приобретали убеждение в том, что МЫ находимся во власти «великой страсти».
• МЫ пытались завоевать любовь посредством понимания человека, помогая ему в его умственном и профессиональном росте, в решении затруднений и так далее.
• МЫ пытались добиться любви апелляцией к жалости, выставляя НАШЕ страдание и беспомощность на обозрение других.
• МЫ вели НАС по формуле: вы должны любить НАС, потому что МЫ страдаем и беспомощны.
• В то же самое время такое страдание служило НАМ для оправдания права выдвигать чрезмерные требования; иногда такие мольбы МЫ высказывали абсолютно открыто.
• МЫ указывали на то, что МЫ являемся очень больными людьми и поэтому имеем наибольшее право на внимание аналитика.
• МЫ презрительно относились к другим пациентам, которые внешне выглядели более здоровыми, и негодовали по поводу тех людей, которые успешнее использовали эту стратегию.
• МЫ взывали к благородной натуре другого человека или вымогали благорасположение радикальными средствами, например, ставя НАС в бедственную ситуацию, вынуждающую другого оказывать помощь.
• МЫ пытались возбудить жалость посредством драматической демонстрации НАШИХ несчастий.
• МЫ вели НАС по формуле: вот что МЫ сделали для вас; а что вы сделаете для НАС?
• МЫ были чрезмерно готовы помогать другим, тайно ожидая, что получим всё, чего пожелаем, и испытывали серьёзное разочарование, если другие не обнаруживали такого же желания делать что-то для НАС.
• МЫ были навязчиво щедры, делая для других то, что сами хотели получать от других.
• МЫ принижали до минимума или вовсе игнорировали то, что делалось для НАС, фальсифицируя, таким образом, ситуацию до такой степени, что чувствовали НАШЕ право требовать особого внимания.
• МЫ чрезмерно опасались брать на НАС обязательства.
• Инстинктивно судя о других по НАМ, МЫ боялись, что НАС будут эксплуатировать, если МЫ примем от них какие-либо услуги.
• МЫ подчёркивали, какими любящими и полными самопожертвования МЫ бы были на месте другого, считая, что НАШИ требования оправданы тем, что МЫ не просим от других чего-либо большего, чем отдали бы сами.
• НАШИ требования справедливости выдвигались на основе необходимости возмещения якобы нанесённого НАМ вреда.
• МЫ вели НАС по формуле: вы заставили НАС страдать или причинили НАМ вред, и поэтому вы обязаны НАМ помогать, заботиться о НАС или поддерживать НАС.
• МЫ использовали угрозы как стратегию получения любви и расположения, МЫ угрожали нанести вред либо НАМ, либо другому.
• МЫ угрожали испортить репутацию или причинить насилие другому или НАМ.
• Под влиянием отчаяния или мстительности МЫ даже предпринимали попытки самоубийства.
• После периода совместной конструктивной работы с аналитиком МЫ внезапно меняли НАШЕ поведение и начинали выдвигать требования о продлении времени, отводимого НАМ, или страстно желали дружбы аналитика, или начинали слепо восхищаться им, или становились чрезмерно ревнивыми, начинали проявлять собственнические чувства, НАШУ уязвлённость, сетуя, что МЫ являемся «не более чем пациентом».
• Одновременно у НАС росла тревожность, проявляющаяся либо в сновидениях, либо в чувстве преследования, либо в физиологических симптомах, таких, как понос или частые позывы к мочеиспусканию.
• У НАС возникала проблема, обсуждение которой вызывало сильную враждебность, направленную против аналитика; МЫ начинали ненавидеть аналитика, желать его смерти; МЫ немедленно вытесняли НАШИ враждебные побуждения, у НАС появлялся страх, и в силу потребности в утешении МЫ цеплялись за аналитика.
• МЫ навязчиво льнули к НАШЕМУ любимому человеку, были ревнивыми собственниками, идеализировали его и восхищались им, хотя в глубине души ненавидели и боялись его.
• НАШИ контакты с другими немедленно, почти принудительно, принимали сексуальную окраску большей или меньшей интенсивности.
• МЫ непрерывно переходили от одной сексуальной связи к другой, чувствуя НАШУ небезопасность, незащищённость и крайнюю неустойчивость, когда находились вне какой-либо связи или не видели прямой возможности установить её.
• МЫ были склонны создавать эротическую атмосферу в отношениях с другими людьми независимо от того, чувствовали МЫ к ним особую привязанность или нет.
• МЫ легко возбуждались сексуально и навязчиво искали потенциального сексуального партнёра в каждом мужчине или женщине.
• Иногда место сексуальных отношений у НАС занимала навязчивая мастурбация.
• МЫ были не разборчивы в выборе партнёров.
• МЫ не только не верили в любовь, но приходили в полное смятение, если НАМ предлагалась любовь.
• МЫ были убеждены в том, что НАМ никогда не доводилось и не довёдется встретить хорошую девушку или добродетельного мужчину.
• Физический контакт служил НАМ заменителем эмоциональных связей.
• МЫ активно искали отношений с обоими полами или пассивно уступали сексуальным притязаниям безотносительно к тому, исходят ли они от лица противоположного или одного с НАМИ пола.
• МЫ стремились подчинять НАМ, или, точнее, покорять и подавлять других; это стремление было столь властным, что сексуальные различия стирались: как мужчины, так и женщины должны были быть НАМ подчинены — сексуально или иным путем.
• Уступать сексуальным притязаниям обоих полов НАС толкала неослабевающая потребность в любви, особенно страх потерять очерёдного партнера из-за НАШЕГО отказа на предложение сексуального плана или если МЫ осмелимся защищать НАС от каких-либо, справедливых или несправедливых, притязаний по отношению к НАМ.
• МЫ были глубоко убеждены в том, что аналитик интересуется НАШИМИ проблемами и НАМИ самими лишь вследствие скрытых мотивов, что в глубине души он презирает НАС и что, вероятно, он принесет НАМ больше вреда, чем пользы.
• Лёгкое вступление в сексуальный контакт способствовало запутанности ситуации и вело НАС к мысли о хороших человеческих отношениях в целом.
• Под неосознаваемым влиянием тревожности МЫ наивно приписывали интенсивность НАШИХ сексуальных потребностей врождённому темпераменту или свободе от общепринятых табу.
• МЫ переоценивали НАШУ потребность во сне, воображая, что НАША конституция требует десяти или более часов сна, в то время как в действительности НАША повышенная потребность во сне была вызвана различными, не находящими выхода эмоциями.
• Еда, питьё, сон, сексуальность служили в качестве средств ухода от всех конфликтов.
• МЫ испытывали сильное отвращение к любому отдалённому намеку на беспомощность или на слабость в НАС и старались избегать чьего-либо руководства, совета или помощи, любого вида зависимости от людей или обстоятельств, любой уступки или согласия с другими.
• Чем сильнее МЫ чувствовали подавленность НАШИМИ внутренними запретами, тем менее МЫ были способны к самоутверждению.
• Невротическое стремление к власти служило защитой от опасности чувствовать НАС или выглядеть ничтожными.
• МЫ выработали жёсткий и иррациональный идеал силы, который заставлял НАС верить, что МЫ способны справиться с любой ситуацией, какой бы сложной она ни была, и можем справиться немедленно.
• МЫ рассматривали слабость не только как опасность, но также и как позор.
• МЫ делили людей на «сильных» и «слабых», восхищаясь первыми и презирая вторых.
• МЫ испытывали большее или меньшее презрение ко всем людям, которые соглашались с НАМИ или уступали НАШИМ желаниям, ко всем, кто имеет внутренние запреты или не контролирует свои эмоции столь тщательно, чтобы всегда иметь безмятежное лицо; МЫ также презирали все эти качества в НАС.
• МЫ чувствовали унижение, если НАМ приходилось признавать НАШУ тревожность или внутренний запрет, и тогда, презирая НАС за НАШ невроз, вынуждены были сохранять этот факт в тайне.
• МЫ презирали НАС за то, что не в состоянии справиться с неврозом в одиночку.
• МЫ стремились управлять другими, а также держали под контролем НАС.
• МЫ хотели, чтобы не происходило ничего, что не одобрялось бы НАМИ или чему МЫ не были бы инициатором.
• Сознательно МЫ предоставляли другим возможность иметь полную свободу, настаивая при этом на том, чтобы знать всё, что делает другой, и испытывали раздражение, если что-либо оставалось в секрете.
• МЫ столь полно вытесняли НАШЕ желание контролировать, что у НАС всякий раз проявлялась подавленность, сильная головная боль или расстройство желудка, когда НАШ партнёр назначал встречу с другими коллегами или слишком задерживался.
• МЫ были склонны всегда считаться правыми и раздражались, если НАМ доказывали НАШУ неправоту даже по незначительному поводу.
• МЫ считали, что должны знать обо всём лучше кого бы то ни было.
• Часто, столкнувшись с вопросом, на который МЫ не знали ответа, и, боясь оказаться в неловком положении, МЫ делали осведомлённый вид, даже если недостаточная осведомлённость по данному частному вопросу не могла НАС дискредитировать.
• МЫ стремились заранее знать, что произойдёт, чтобы предвидеть и предсказать любую ситуацию, не допустить никакого риска.
• Любая возможность дать увлечь НАС каким-либо чувством вызывала у НАС отвращение.
• Тяготение, которое МЫ испытывали к другому человеку, могло внезапно смениться презрением, как только МЫ влюблялись в него.
• МЫ стремились всегда настаивать на НАШЕМ.
• Нежелание других делать то, чего МЫ от них ожидаем, и именно тогда, когда МЫ этого хотим, вызывало у НАС острое раздражение.
• МЫ были нетерпеливы: любого рода отсрочка, любое вынужденное ожидание становилось источником раздражения.
• Если НАШ партнёр не оправдывал НАШИХ ожиданий, если он опаздывал, не звонил, уезжал из города, МЫ чувствовали, что он не любит НАС, не нуждается в НАС.
• МЫ не могли любить «слабого» мужчину из-за презрения к любой слабости, но МЫ также не могли ладить с «сильным» мужчиной, потому что хотели диктовать НАШУ волю.
• МЫ втайне искали сверхсильного героя, могущего быть настолько слабым, чтобы с готовностью выполнять все НАШИ желания.
• МЫ стремились никогда не уступать, не сдаваться.
• Согласие с чьим-либо мнением или принятие совета, даже если он считался правильным, воспринимался НАМИ как слабость, и одна только мысль, чтобы так поступить, вызывала сопротивление.
• Из одного только страха уступить МЫ упрямо принимали противоположную сторону.
• МЫ требовали, чтобы мир приспосабливался к НАМ, вместо того чтобы самим приспосабливаться к миру.
• МЫ питали отвращение к перспективе НАШЕГО изменения, потому что оно подразумевало бы НАШЕ окончательное поражение.
• МЫ были не способны сдаться, уступить любимому, а также собственным чувствам, дать полную свободу НАШИМ чувствам в постели.
• У НАС была ярко выраженная потребность производить впечатление на других, быть объектом восхищения и уважения.
• МЫ предавались фантазиям о том, как поразим других НАШЕЙ красотой, или умом, или каким-либо выдающимся достижением: МЫ будем широко и демонстративно тратить деньги; МЫ будем пытаться щеголять НАШИМ знанием последних книг и пьес, знакомством с выдающимися людьми; МЫ будем не в состоянии сделать НАШИМ другом, мужем, женой, сотрудником того, кто не восхищается НАМИ.
• Всё НАШЕ самоуважение основано на том, что НАМИ восхищаются, и падают до предела, если МЫ не встречаем восхищения.
• Вследствие НАШЕЙ чрезмерной чувствительности, а также потому, что МЫ постоянно ощущали унижение, жизнь была для НАС постоянным тяжким испытанием.
• МЫ желали быть непогрешимыми и прекрасными в собственных глазах.
• Страх обнищания служил кнутом, толкающим НАС к непрерывной работе и к тому, чтобы никогда не упускать шанс заработать деньги.
• МЫ были не способны использовать НАШИ деньги ради удовольствия.
• МЫ стремились к обладанию деньгами, материальными ценностями и даже другими людьми.
• У НАС была тенденция доминировать, унижать, ущемлять интересы других.
• У НАС была склонность давать советы, стремление направлять дела других людей в виде инициативности или лидерства.
• Даже если МЫ приходили в состояние бешенства, когда дела шли не так, как МЫ хотели, МЫ всё равно продолжали думать, что МЫ по своей сути являемся нежной душой, впадающей в дурное расположение духа лишь потому, что люди ведут себя столь неблагоразумно, пытаясь противостоять НАМ.
• НАША враждебность облекалась в цивилизованные формы и прорывалась наружу, где НАМ не удавалось добиться НАШЕГО.
• Поводом для НАШЕГО раздражения могло стать то, что другие люди не воспринимали как оппозицию простое расхождение во мнениях или невозможность последовать НАШЕМУ совету; однако такие пустяки могли вызывать у НАС значительный гнев.
• Так как МЫ не осознавали НАШИХ собственных реакций, НАМ казалось, что НАШИ депрессии и состояния тревожности не связаны с какими-либо внешними воздействиями.
• МЫ были не способны устанавливать равные отношения с людьми.
• Если МЫ не становились лидером, то чувствовали НАС полностью потерянными, зависимыми и беспомощными.
• МЫ были настолько властны, что всё, выходящее за пределы НАШЕЙ власти, воспринималось НАМИ как собственное подчинение.
• Вытеснение гнева приводило НАС к чувству подавленности, уныния и усталости.
• МЫ использовали НАШУ беспомощность в качестве кнута для того, чтобы принудить других выполнять НАШУ волю, чтобы требовать бесконечной помощи и внимания.
• МЫ никогда не удовлетворялись затраченными ради НАС усилиями, а реагировали лишь всё новыми и новыми жалобами, требованиями и обвинениями, что НАМИ пренебрегают и жестоко с НАМИ обращаются.
• В ходе анализа МЫ отчаянно молили о помощи, однако не только не следовали ни одному совету, но даже негодовали на то, что НАМ не помогают.
• МЫ были не способны отдавать приказания, быть решительными, выражать НАШЕ мнение.
• Кажущаяся чрезмерная уступчивость в свою очередь приводила к тому, что МЫ принимали НАШИ внутренние запреты за якобы присущую НАМ мягкость.
• МЫ были беспечно пренебрежительны к другим людям, заставляя их ждать, ненамеренно ставя других в неловкие ситуации, заставляя других ощущать свою зависимость.
• НАШИ отношения с людьми были пропитаны смутной тревожностью: МЫ постоянно ожидали упрёка или оскорбления в НАШ адрес.
• МЫ были не способны высказаться критически, отклонить предложение, уволить сотрудника, в результате чего часто выглядели в высшей степени тактичными или чрезмерно вежливыми.
• Тенденцию к унижению других МЫ скрывали за тенденцией к восхищению.
• В НАШЕЙ жизни за периодом презрения ко всем людям следовал период чрезмерных восторгов и поклонения героям и знаменитостям; имело место восхищение мужчинами и презрение к женщинам, и наоборот; слепое восхищение кем-то одним и такое же слепое презрение ко всем остальным людям.
• Желания обмануть, обворовать, эксплуатировать или расстроить дела других, даже если выгода и преимущества, которые МЫ извлекали из них, были незначительны, заставляли чувствовать НАС победителями и приходить в прекрасное расположение духа, предчувствуя успех.
• Для того чтобы найти выгодную сделку, МЫ могли затратить непропорционально много времени и энергии в сравнении с полученной выгодой; НАШЕ удовлетворение от успеха имело два источника: сознание, что МЫ перехитрили других, и сознание, что МЫ нанесли другим ущерб.
• МЫ обижались и возмущались на врача, если тот не лечил НАС даром или же лечил за меньшую сумму, чем та, которую МЫ могли платить.