Итак, стандартная ситуация: "Жопа таки случилась"

26. Лёушкин — Засунь свою жопу в… Авто-Петьку!

точно))

Шикарно подмечено!

По дороге домой встретил встретил Толика, друг мой, ещё со времён засратой котами песочницы в нашем дворе.
Идёт с ночной смены, с винзавода, где он трудится в поте лица и скрипе печени. Как всегда тянет в пакете пятилитровую баклажку с портвейном. Атомное пойло. Набирает его на линии рОзлива ещё до того момента, как его разбавят водой для достижения требуемой по ГОСТам концентрации и градустности.
— Притормози несун, пойдём к Корнею зайдём, обещал накурить его до катарсиса, и сами хапанём заодно.
Толик сразу смекнул, что встреча в одном месте таких орлов как Я, Он, Корней и баклажка с портвейном добром не кончится.
— Давай только баклажку у Таньки оставлю, у сеструхиной жены, тьфу блядь, у жены сеструхи, тьфу блядь, ну ты понял, у сестры моей жены.
— Давай, оставляй.
Толян жадным не был, скорее скуповатым, и то, только до того момента как хлебнёт первые пару стаканов. А потом наступала «лейся песня и портвейн». Зашли к Татьяне, оставили пойло.
У Корнея проторчали часа три, пока не убедились, что он ещё живой и скорее всего больше курить никогда не будет. Накрыло его здорово.
Тащимся домой, жрать охота, башка не соображает нихрена.
Вспомнили, что нужно зайти до Таньки, баклажку забрать.
Заходим в подъезд, стучим в дверь.
Таня явно навеселе, вся румяная, суетливая, глаза горят бесовским блеском:
— Вы за баклажкой? А мы тут с Сашей…
— Та хоть с Глашей, баклажку неси давай – Толик тоже не был настроен к длинным разговорам.
— Да заходите, картошечки поклюём, только пожарила.
Поклевать картошечки как разтаки очень было кстати.
— Толян, давай не тупи, дама приглашает, пошли клюнем по паре вёсел, и домой.
— Ладно, насыпай давай.
Завалили на малюсенькую кухню, практически весь свободный объём которой занимала Саша.
Вернее, это был Он.
Мужик.
Только с очень длинной паклей кучерявых волос, аля Леонтьев.
Здоровенный как качок переросток. И хотя Толян был тоже не из пигмеев, но его метр девяносто пять явно не дотягивал до Сашиных два ноль восемь.
На столе перед гигантом ютилась чугунная сковорода с картофаном и …
Наша баклажка с портвейном, уже конкретно начатая.
— Таня, что за дела? Я вам её тут жрать оставил или что?,- Толик начал вяло возмущаться.
— Та ладно не гунди, потом сочтёмся, давайте присаживайтесь.
Коекак протолкались в кухоньку, уселись за столом.
Я пить отказался, куда ещё пить? Итак рулей неразрулить нихрена.
Толик отказываться не стал, наверно жаба душила, что какойто бугаище хлещет его пойло, с таким риском вынесенное с территории винзавода.
Выжрали баклажку, Таня сбегала ещё за пузырём водки. Потом ещё за одним. Потом ещё.
Базары мутные, настроения никакого, домой бы уже клинья колотить.
Тут Толян поворачивается ко мне, и глядя отсутствующим взглядом шепчет:
— Тебе не кажется, что этот хрен обсуждает нас с тобой? – и кивнул в сторону Саши, который приобнял своими лапищами Тёплую хихикающую Таньку и что то бубнил ей на ухо.
— Нет, не кажется, пошли домой брат.
— Щас, — с этими слова Толик взял со стола сковороду и со всей силы зарядил прямо по балде увлёкшемуся интимным бубовством Александру.
Тот закатил глаза и рухнул со стула в проём между столиком и раковиной.
— А теперь пошли.
Толик кинул на стол сковороду, донышко у которой лопнуло на три равные доли и теперь напоминало эмблему мерседеса.
— Ты дурак, Толян? – Таня задохнулась от неожиданности, — что ты со сковородкой сделал, нахуя мне этот мерседес? Меня мама грохнет за неё, вот ты мудак конченный.
Тут на кухоньку запёрлась без приглашения тётя Полина, Танькина соседка по этажу, и начала просить выбить ей дверь, которая захлопнулась сквозняком, и так как это было уже не в первый раз, то выбивать её много силы не надо, там замок на соплях держится.
— Вы как всегда вовремя тётя Поля,- Таня не знала за что ей хвататься.
Я нагнулся к Саше и стал тормошить его за волосы, потёр уши, брызнул из кошачьей миски ему в морду ключевой водой.
— Ооо, раздупляется, давай Санёк, возвращайся к нам.
— Что это было?
— Да нихуя, помоги вон лучше тёте Поле дверь выбить, захлопнулась ветром.
В какойто угрюмой задумчивости Саша вылез из за стола, отодвинул в сторону притихшую соседку и начал набирать спринтерский разгон, прямо из кухни.
Раздался грохот удара и падающей двери.
Вернулся Саша, потирая плечо и голову одновременно, со словами:
— Снёс нахуй, вместе с рамой.
Тётя Поля сдавленно вскрикнула прикрыв ладонью рот и побежала смотреть последствия разрушений.
Я начал тихонько подталкивать Толика к выходу, типа пожрали картошечки, пора и честь знать.
В коридоре встретили тётю Полю, которая облегчённо вздыхала:
— Слава богу, хоть не мою дверь этот придурок снёс, а Егоровны, так ей и надо, суке старой.
— Саша, Саш! Это не моя дверь, моя шестьдесят шестая…
— А я откуда знал? Сказали выбить, я и выбил.

Начались трудовые будни. В палате 14 человек, половина – дурики чистой воды, ангелы а не пациенты. Два торчка из наркологии, вечно уколотые в маргарин, остальные — алкаши и планокуры с токсикоманами – таблеточниками. Петросяна бы сюда, вместе с рахитом этим, Задорновым, на стажировку на пару дней. Обновили бы заодно репертуар своих приколов. Народец подобрался шебутной и нескучный.Какже хороша жизнь по распорядку, в семь встали, в восемь пожрали, в пол девятого я уже стою с протянутой рукой возле двери и складываю в неё колёса, которые раздаёт дежурная сестра сначала нашей гвардии, а потом наша гвардия — мне. Предварительно был проведён повтор тематического ликбеза среди обитателей палаты номер семь « О непоправимом вреде медикаментозного лечения печени после алкогольной интоксикации». Таблетки итак кроме дуриков никто не жрал, поэтому моя протянутая жменя обычно была полна.
Нехитрая сортировка – витамины, сульфаты, оротаты – в мусор, транквилизаторы — на вечер; галоперидол, то бишь мотыльков – можно и сейчас. Из четырнадцати дохликов одиннадцать дохликов принимают мотылей. Зачёт. Тридцать три колеса в день, не считая вечерних амплитуд на передозе из коктейля барбитуратов и релаксантов. О стакане даже не вспоминается. Иногда даже сам себя вспомнить не можешь. Самое интересное, что когда закидаешься колёсами близко к предельнодопустимой суточной дозе, то сразу пропадает несуществующая граница между дуриками и другими клоунами, и между другими клоунами и персоналом больницы. Создаётся впечатление, что они все хотя и разные, но очень похожие. Както блять и не обьяснить нормальным языком. Они все одинаковые, но не такие как я. И в то же время они все разные, но чемто похожи на меня. Кароче хрен поймёшь.
Сколько людей, столько судеб. Мальчик здесь трётся постоянно, лет 12 ему наверно. Асоциальный тип с прогрессирующей агрессией неясной этиологии. Мама привела, всё рыдала, что выхода другого нет, в интернате он отпиздил уже всех учеников вместе с учителями и уборщицами. Бабку старую, её мать, отлушпенил так, что та уже третий день с сундука слезть не может.
А её, говорит, лупит ваще круглые сутки, и никого не слушается. Такой вот живчик. Он и здесь уже всех достал. Стоит рядом с койкой, слушает, слушает, потом как врежет в ухо или в нос лежащему оратору, и тикать, и хрен ты его поймаешь. Сан Саныч, добрейшей души человек, слесарь с молокозавода, и тот попал под раздачу от нашего Мессии. Много раз, и потом,
когда уже его терпение лопнуло, то он с трёх ударов превратил алюминиевую кружку в мятый блин на голове у юного садиста. Который помоему даже не заметил этого волшебства.
Сам Сан Саныч человек очень добрый, бухает правда конкретно, но на то есть причина, как он говорит. Тёща и супруга запилили его уже до такой степени, что он просто вынужден прятаться от них в дурдоме. Работает он на молокозаводе, зарплата маленькая. Приходится воровать и нести, все несут. Но стыдно не всем. А Санычу патологически стыдно. Поэтому пьёт, а то что не пропьёт забирают жена и тёща и пилят всё настойчивее – почему так мало?
Приходится воровать ещё больше, ещё больше стыдиться и ещё больше пить. Поэтому то он нам и затирает:
— Я здесь как в раю, воровать не надо, бояться и стыдиться ненадо, змей этих нет, работать тоже не надо. Точно в раю.
— А сюда как попал? Змеи сдали?
— Дружки, суки, та они и не виноваты совсем, но всё равно суки.
— Расскажи.
Слушаем, рассказчик из него канешно никакой, поэтому я буду своими словами.
Молокозавод находится на одной территории вместе с мясокомбинатом, и хотя между ними есть какоето подобие забора, преодолеть это подобие не составляет особого труда для мужика под полтос возрастом и весом в стосорок килограмм. Кароче хватает он поллетту творога, в карманы пакеты с ряженкой и сметаной и скачет на мясокомбинат в колбасный цех. Там тётки в обмен на молочную продукцию намотали ему под свитером вокруг пуза десять килограмм сарделей. Ну намотали и намотали, последнюю сардельку сунул в штаны под ремень, чтобы не разматывалась бобина. Потом День рожденья у когото в каптёрке, потом пошли продолжать, потом когото встретили, ну как обычно, кароче говорит, гребёт уже синий в уматину с двумя корешами, кореша ещё вроде чтото соображают, а Саныч уже потух. Притулились поссать возле магазина. Саныч говорит: « Я не соображаю нихрена, ссать хочу аш обсыкаюсь, рукой под пузом шарю шарю, в тряпье запутался, майка, рубаха, штаны эти спортивные, моя дура ещё кальсоны заставляет одевать, в них молоко в пакетах удобно выносить, я же толстый, все думают что это жир. Запутался. Вроде поймал наконец конец, тёплый такой, упругий, толстенький и открываю клапан с облегчением, и чую в штанину потекло добро тёплое, а я в руке держу сардельку. Так обидно стало, я ведь жру водяру давно и много, и ни разу не обоссался по пьяни. А тут такой нонсенс. Кароче со злости оторвал сардельку и выкинул нахуй на дорогу. А дружки не поняли в чём дело, думали, что я наверно член себе оторвал, рты открыли, тут собака подбегает, хвать сарделю и тикать, а корефаны мои за ней помчались, а за ними ПЭПЭЭСники на уазике. Кароче они их поймали, те сразу ппэсникам рассказали жуткую историю, ппэсники сразу поймали меня. А мне же к ним в лапы никак нельзя. Я весь в сардельках, в карманах сметана и творог и другие молочные продукты. Давай с ними биться пытаться, буйного изображать, херню всякую орал чтобы ко мне не подходили. Вызвали скорую.
И вот я в раю.