Послушная девочка

НАС никогда не поддерживала мать и не защищал отец, — и МЫ сами не умели себя защитить и поддержать.
МЫ не хотели выделяться. МЫ старались скрыться, приспособиться, слиться с окружающими. НАМ казалось, что, став невидимой, МЫ добьемся своих целей быстрей и успешней.
Будучи незаметной и послушной девочкой (чего, собственно, и добивались от НАС в детстве), МЫ страшно удивлялись тому, что никто НАС за это не хвалил и не одобрял...
МЫ жертвовали собой и верили, что эти жертвы будут замечены и благодарность непременно придет. МЫ надеялись на это тайно, говорить вслух об ответных жертвах МЫ не смели, ожидать вознаграждения считали неприличным.

МЫ были заключены в привычные схемы, как в клетки.
МЫ охотнее принимали роль послушных девочек, чем жизнерадостных женщин.
МЫ так часто не решались сделать нечто, по НАШЕМУ мнению "плохое" (и совершенно нормальное с точки зрения большинства мужчин) потому, что МЫ боялись.
НАМИ владел страх быть наказанной за озорство, за любое, пусть незначительное, нарушение установленных правил.
МЫ думали о том, будут ли любить НАС окружающие, если из "хороших девочек" МЫ станем "плохими" Следствием этого страха являлась подавленность, от¬каз от самых простых радостей и развлечений.
МЫ редко добивались того, чего на самом деле хотели. Причины такого поведения лежали в прошлом. С младенческого возраста мальчиков и девочек воспитывают по-разному, и именно отсюда происходит та беспомощность, которая накрепко приклеивается к женщинам.
Многие НАШИ повседневные проблемы можно было описать одним словом — "беспомощность".
МЫ при малейших трудностях входили в это привычное, много раз отрепетированное состояние, за¬ранее уверенные, что ничего не можем поделать.
Даже такие НАШИ серьезные проблемы, как депрессии и фобии, можно было отнести к разновидностям реакции беспомощности.
Множество повторений одних и тех же ситуаций создавали у НАС стереотип, согласно которому МЫ заранее говорили себе: "Я ничем не могу себе помочь", и именно здесь брали начало НАШИ страхи и депрессии.
НАША реакция беспомощности существовала только потому, что МЫ думали, будто МЫ не справимся. При этом МЫ руководствовались не реальными обстоятельствами, а собственными убеждениями. Решив однажды, что невозможно повлиять на ход событий, МЫ и в самом деле перестали на него влиять. НАША беспомощность была заученным и привычным убеждением, не связанным с реальной ситуацией.

Некое событие происходило в НАШЕЙ жизни потому, что существовало соответствующее НАШЕ ожидание. " Если у меня есть определенные ожидания предполагаемых событий, я готовлю себя именно к ним, и, следовательно, увеличивается вероятность того, что события будут развиваться так, как я ожидаю".
НАША беспомощность распространялась на многие повседневные ситуации, МЫ редко доводили до конца то, что начали, из-за постоянных сомнений в себе.
МЫ оставались далеко позади НАШИХ собственных возможностей.
МЫ постоянно искали ошибки в своем поведении и верили, что предпосылки для них остаются неизменными, возникла некая самоблокада.
Отобрав у себя радость за свои успехи, МЫ обязательно обвиняли себя в том случае, если все шло наперекосяк.
Вместо того чтобы реализовываться, развиваться и действительно устраивать собственную жизнь, МЫ вкладывали силы в поддержание собственного образа "хорошей девочки" и заключали сомнительные компромиссы с собой.
Довольствуясь малым, мы ставили крест на НАШИХ желаниях.
МЫ знали, что те, кто нарушает принятые в обществе нормы, часто оказываются перед угрозой быть непринятыми и осуждаемыми. Именно этого МЫ боялись, когда попадали в ловушку собственных страхов.

• МЫ боялись собственного гнева!
• МЫ боялись гнева партнера!
• НАША уступчивость никуда не приводила
МЫ не позволяли себе быть ершистой, "неудобной" — а на самом деле естественной и проявляющей истинные реакции на происходящие вокруг НАС события.
МЫ были гораздо сильнее, чем думали, но МЫ просто привыкли считать себя слабыми и зависимыми, а потому были уверены, что нуждаемся в защите со стороны сильных мужчин.
Страх быть брошенной всегда оказывался у НАС сильнее желания сбежать.

Слово "независимость" часто оказывалось окрашенным для НАС в негативные тона.


МЫ упустили из виду собственные потребности, принуждая себя к спокойствию и сдержанности, МЫ делали то, что было НАМ совершенно не нужно.
НАС никто никогда не учил понимать, чего МЫ сами хотим. Поэтому МЫ никогда не раздумывали о своих потребностях, а так¬же о том, что мешало НАМ идти своим собственным путем. МЫ стремились иметь этикетку "женщина с мужем", даже если ради этого МЫ теряли самоуважение.



Этот страх проявлял себя во многих НАШИХ заблуждениях, они управляли и ограничивали НАШУ активность, мешали проявляться НАШЕЙ истинной сущности, преграждали дорогу к успеху. МЫ думали:

• Тот, кто пользуется властью, становится одиноким.
• Делай все то, что тебе говорят.
• Человек, облеченный властью, эксплуатирует других.
• Женщины не могут брать на себя серьезную ответственность.
• Пробиваться наверх с помощью связей нехорошо.
• Женщины в политике могут быть лишь закулисными фигурами.
• За получение власти обязательно нужно сражаться.
• Хорошие девочки не вступают в конкуренцию!
• Имена и титулы — всего лишь пустые звуки.
• У власть имущих продажные души.
• Путь к власти — слишком большой риск.
• Власть ведет к уменьшению популярности среди окружающих.
• Тот, кто высоко поднимается, низко упадет потом.

МЫ чувствовали себя сильно привязанными и обязанными своему начальнику, не отваживались на какие-либо перемены. МЫ были благодарны за то, что с НАМИ хорошо обращаются.

МЫ получали то, чего хотели, но при этом НАМ ставилось в вину то, что МЫ одержали победу над другими. Ощущение вины за принятие решений за других мучило НАС сильней, чем безвластие. МЫ опасались злоупотреблений властью.
МЫ называли дипломатичностью то, что не имело ничего общего с настоящей дипломатией — искусством вести переговоры, т.к. хорошие переговоры должны приносить результаты, которые полезны всем участникам.
Опасение эксплуатировать кого-то ярко проявлялось у НАС в тех случаях, когда МЫ пытались немножко разгрузить себя в домашнем хозяйстве. МЫ редко последовательно требовали помощи у детей или у супруга, который устает на работе.
МЫ считали, что женщины, получившие власть, добились этого с помощью богатого папочки или через постель начальника.



Из страха принять неправильное решение МЫ шли более безопасным, но часто менее успешным путем.
МЫ видали, что ложная скромность проповедуется повсюду, даже Библия в конечном итоге ее воспевает.
Осознание НАШЕЙ ценности было трудным делом для НАС. Даже если МЫ признавали за собой те или иные способности, из этого почти никогда не делался вывод о собственной значимости.
МЫ сигнализировали на всех уровнях языка жестов, что:
МЫ маленькие и беспомощные
МЫ не представляем для окружающих никакой опасности.
МЫ делали более мелкие шаги, чем мужчины.
МЫ старались занимать меньше пространства.
МЫ старались быть худенькими.
МЫ держали руки плотно прижатыми к телу.
МЫ ставили ноги осторожно одну за другой.
НАШИ следы на песке представляли собой почти прямую линию.
МЫ ходили семенящим шагом, неуверенно балансируя.
МЫ сидели с тесно прижатыми руками и сжатыми ногами.
НАШИ колени были стиснуты, ступни повернуты внутрь или стояли тесно одна рядом с другой.
МЫ с началом полового созревания подгоняли свое поведение и язык своих жестов под требования окружающей среды.
МЫ становились послушнее, скромнее, боязливее и, соответственно, изменяли язык НАШИХ жестов и поз.

МЫ носили узкие туфли на высоком каблуке, жертвуя удобством ноги и уверенностью в походке.
МЫ носили узкую, тесную, неудобную, сковывающую НАШИ движения одежду.
НАМ говорили, что МЫ должны быть тише и сдержаннее, что своей громкой и прямой манерой МЫ пугаем людей и они не захотят иметь с НАМИ дело.
МЫ считали, что сидеть, перекинув одну ногу через другую или тесно сжав ноги и поставив их слегка наискось – это сексуально.
На диване МЫ чаще всего забивались в угол.
МЫ старались не вторгаться на территорию других и не стремились оборонять свое пространство.
НАС с детства учили таким мелким жестам повиновения.
НАМ делали замечания, когда МЫ, сидя на стуле, широко расставляли ноги.
МЫ принимали позу, которая позволяла НАМ выглядеть меньше, моложе и послушнее — почти до пугливости.
НАС учили, что девочки должны сидеть выпрямившись, стараясь занимать меньше места в ширину, ноги должны быть сомкнуты.
Если МЫ себя расширяли — одеждой или позой, — то чувствовали себя неуютно.
МЫ всей своей манерой держаться, взглядом, одеждой говорили: "Я — никто. Мне нечего сказать. Если бы я что-то говорила, это было бы неправильно или скучно. Я не хочу никому вреда, поэтому позвольте мне молчать”.

НАШ взгляд показывал НАШУ готовность к подчинению.
МЫ боялись испугать или оскорбить других своим взглядом, смотрели осторожно, в сторону или смущенно вниз.
МЫ не хотели никого потревожить своим пристальным взглядом.
МЫ по себе знали, что пристальный взгляд вызывает внутреннее сопротивление.
Под чужим взглядом МЫ теряли уверенность, у НАС появлялось смущение и боязливость.
Мы не любили играть в "гляделки”.
МЫ воспринимали пристальный взгляд как угрозу
МЫ подвергались пристальному рассматриванию.
НАС рассматривали с восхищением, чаще — оценивающе, еще чаще — с иронией.
МЫ отворачивались от пристальных взглядов, смущались или улыбались.
МЫ сигнализировали о подчинении вместо готовности к обороне.
МЫ удивлялись, что своей застенчивой улыбкой МЫ никого не усмиряли и не отгоняли. МЫ чувствовали угрозу, но не отваживались обратить потенциального захватчика в бегство ни уничтожающим взглядом, ни кусающимся замечанием.
МЫ отводили глаза, тем самым надеясь предупредить агрессивное действие против себя.

МЫ смотрели на мужчину чуть дольше "положенного”, потому что хотели вынудить его заговорить с НАМИ
МЫ старались выглядеть изумленными и безвредными, усердно тренировали «взгляд Бемби».
НАМ хотелось казаться наивными и доверчивыми.

Во время разговора МЫ смотрели на своего партнера, но делали это не пристально и не явно.
Когда МЫ чувствовали, что собеседнику становится неприятно или он, со своей стороны, посмотрел НАМ в глаза, МЫ отводили взгляд.
МЫ ориентировались на эмоции других людей и на возможные ответные реакции
МЫ пытались заранее распознать ожидания окружающих еще до того, как они будут высказаны.
МЫ старались угадывать мужские желания.
МЫ пытались найти некие правила, как НАМ себя вести с мужчинами.
При помощи быстрого контакта взглядом МЫ проверяли, все ли МЫ делаем правильно. МЫ контролировали настроение сильного, чтобы заблаговременно успокоить, приспособиться, спастись бегством или просто согласиться.
В общении МЫ были слушающей стороной.
МЫ всем своим видом демонстрировали готовность понять и посочувствовать.
МЫ стеснялись откровенно разглядывать мужчин, что бы НАМ не приписали агрессивность или сексуальный призыв.
В детстве НАМ внушали, что МЫ не должны пачкаться, должны двигаться осторожно и "красиво”.
НАША речь носила отчетливо подчиненный характер.
МЫ стремились не говорить о чем-то или говорить не то, что МЫ думаем.
МЫ говорили с недостаточным напором.
МЫ строили свои высказывания скорее как вопросы или как второстепенные замечания
МЫ высказывали свое мнение, добавляя к фразе придаточные предложения, суть которых сводилась к следующему: "Возможно, права не я, а кто-то другой”.
МЫ так сдерживали НАШИ желания, ожидания, требования или критику, что их невозможно было распознать.
МЫ считали, что выражаться непристойно или агрессивно совершенно неженственно.

При разногласиях с мужчиной МЫ не возражали, а замыкались.
МЫ не занимали ясной позиции.
МЫ предпочитали мягкие формулировки и осторожные выражения
МЫ руководствовались принципом: "Никому не наступай на ноги”.
МЫ не отстаивали НАШИ интересы.
МЫ демонстрировали себя такими, какими НАС хотели видеть партнеры, друзья, родители, дети.
В детстве НАС приучали к подчиняющимся формам речи.
НАС не одобряли, когда МЫ открыто выражали свои желания, говорили: я хочу!
МЫ высказывались неточно, многозначно, давая возможно истолковывать НАШИ слова по-разному.
МЫ выставляли себя глупыми.
МЫ призывали на помощь даже в тех случаях, когда без большого труда могли бы решить проблему.
МЫ улыбались человеку, даже если он был НАМ неприятен или вёл себя отвратительно.
НАМ казалось слабостью показывать, насколько МЫ задеты или разозлены чьим-то поведением.
НАМ причиняли настоящий вред, но МЫ не защищались по-настоящему.
Боязнь быть отвергнутыми вызывала на НАШЕМ лице вынужденную улыбку.
МЫ применяли для достижения своих целей методы, характерные для подавленных, подчиненных личностей.
МЫ считали, что МЫ должны с пониманием относиться к трудностям окружающих НАС людей
МЫ стремились добиться благосклонности и внимания кого-то, помогая другим.

МЫ отказывались от собственных желаний и требований, и считали это высшей добродетелью.
МЫ идентифицировали себя с жертвой.
МЫ считали, что решение, принятое без согласия партнера, — плохое решение.
МЫ боялись выглядеть мужеподобно.

В своем сексуальном поведении МЫ позволяли классифицировать себя лишь в двух образцах — "пассивно-пугливая” и "агрессивно-алчущая”.

МЫ не могли прямо признать свои собственные интересы.
МЫ шли в обход.
МЫ избегали честной борьбы.
МЫ опасались последствий сохранения самоуважения
Слово "понимать” означали для НАС "закрывать глаза на что-то, не вмешиваться».
МЫ терпели чье то поведение лишь потому, что НАМ не хватало мужества открыто порицать его
МЫ мимикой и интонацией очень явно выражали неодобрение, но НАШИ слова при этом были чрезвычайно вежливы и осторожны
МЫ заранее знали, что за грубым и резким отношением НАШЕГО партнера не последует никаких реальных извинений, говорящих о сожалении за подобное поведение.
МЫ не видали никакого выхода, кроме тихого терпения.
НАШЕ поведение несло в себе невысказанное сообщение: "Я сама виновата в том, что ты так обращаешься со мной и что мне так плохо”.
НАШ муж был уверен, что вина за все НАШИ с ним семейные конфликты лежала исключительно на НАС
После очередной семейной ссоры МЫ буквально искали новые аргументы в защиту позиции мужа.
МЫ считали, что НАМ будет хорошо, если НАШЕ отношение к окружающим будет безупречным.
МЫ многое делали для НАШИХ родственников, мужа, начальника, коллег, знакомых, не получая за это даже элементарной благодарности.
НАШ партнер воспринимал НАШИ "подношения” как нечто само собой разумеющееся.
МЫ предвосхищали желания других.
МЫ "читали” по глазам, чего хочет собеседник, и исполняли, даже если НАС об этом не просили.

МЫ отказывались, говоря "нет”, но при этом улыбались, как будто извиняясь, и неуверенно смотрели в пол.
МЫ уверенно высказывали свою точку зрения, но заканчивали фразу полувыводом-полувопросом: "Это ведь так, правда?
МЫ верили в то, что умоляющие улыбки, просьбы, слезы, жалобы или покорность — это испытанные женские способы достижения успеха.