Невротик по Хорни 2

У НАС имелись запреты в отношении попыток сближения с женщинами, которые МЫ не осознавали, так как воспринимали женщин «по-особому», как «других», как неприкасаемых, как святых.
У Другого имелись запреты в отношении попыток сближения с женщинами, которые он не осознавал, так как воспринимал женщин «по-особому», как «других», как неприкасаемых, как святых.
НАШ запрет на собственные притязания легко накладывался на основы догмы, что скромность добродетельна.
Запрет Другого на собственные притязания легко накладывался на основы догмы, что скромность добродетельна.
НАШ запрет на критическое осмысление доминирующих в политике, религии, мировоззрении НАШИХ родителей догм или какой-либо области интереса ускользал от НАШЕГО внимания, и МЫ совершенно не осознавали наличие тревожности, связанной с риском подвергнуться наказанию, критике или изоляции.
Запрет Другого на критическое осмысление доминирующих в политике, религии, мировоззрении его родителей догм или какой-либо области интереса ускользал от внимания Другого, и он совершенно не осознавал наличие тревожности, связанной с риском подвергнуться наказанию, критике или изоляции.
НАШЕ отсутствие критического мышления обуславливалось общей леностью ума, тупостью, убеждением, которое действительно совпадало с господствующими догмами.
Отсутствие критического мышления Другого обуславливалось общей леностью ума, тупостью, убеждением, которое действительно совпадало с господствующими догмами.
МЫ проявляли неспособность осознания имеющихся у НАС запретов и то, что их непросто обнаружить.
Другой проявлял неспособность осознания имеющихся у него запретов и то, что их непросто обнаружить.
НАША оценка частоты НАШИХ запретов была крайне заниженной.
Оценка Другого частоты его запретов была крайне заниженной.
Осуществление действия, по поводу которого МЫ испытывали тревожность, порождало для НАС чувство напряжения, усталости, изнеможения.
Осуществление действия, по поводу которого Другой испытывал тревожность, порождало для него чувство напряжения, усталости, изнеможения.
МЫ ощущали себя совершенно разбитым, когда выходили на улицу, когда совершали действие, к которому испытывали тревожность, имели запреты.
Другой ощущал себя совершенно разбитым, когда выходил на улицу, когда совершал действие, к которому испытывал тревожность, имел запреты.
НАШЕ изнеможение не было вызвано какой-либо физической слабостью.
Изнеможение Другого не было вызвано какой-либо физической слабостью.
МЫ могли выполнять тяжелую работу не испытывая ни малейшей усталости.
Другой мог выполнять тяжелую работу не испытывая ни малейшей усталости.
НАША тревога вызывала у НАС изнеможение.
Тревога Другого вызывала у него изнеможение.
НАШИ затруднения, приписываемые чрезмерной работе, были вызваны в действительности не самой работой, а той тревогой, которая была связана с работой или отношением с коллективом.
Затруднения Другого, приписываемые чрезмерной работе, были вызваны в действительности не самой работой, а той тревогой, которая была связана с работой или отношением с коллективом.
НАША тревога, связанная с определенной деятельностью, в результате приводила к нарушению функции.
Тревога Другого, связанная с определенной деятельностью, в результате приводила к нарушению функции.
МЫ давали приказания, указания, говорили, утверждали что-либо кому-то изменяющимся, дрожащим, неэффектным голосом, так как у НАС имелась тревога с этим связанная.
Другой давал приказания, указания, говорил, утверждал что-либо кому-то изменяющимся, дрожащим, неэффектным голосом, так как у него имелась тревога с этим связанная.
НАША тревога с управлением автомобиля, велосипеда, компьютерной программой, любого рода техникой в результате приводила к неспособности это делать.
Тревога Другого с управлением автомобиля, велосипеда, компьютерной программой, любого рода техникой в результате приводила к неспособности это делать.
НАША степень осознания тревоги варьировалась.
Степень осознания тревоги Другим варьировалась.
МЫ осознавали, что тревожность не даёт НАМ возможности удовлетворительно решать проблемы.
Другой осознавал, что тревожность не дает ему возможности удовлетворительно решать проблемы.
МЫ лишь чувствовали, что не в состоянии ничего сделать как следует.
Другой лишь чувствовал, что не в состоянии ничего сделать как следует.
НАС ругали, что МЫ не можем ничего сделать как следует.
Другого ругали, что он не может ничего сделать как следует.
МЫ хотели хоть что-нибудь сделать хорошо, но у НАС тем более не получалось.
Другой хотел хоть что-нибудь сделать хорошо, но у него тем более не получалось.
НАША недееспособность убеждала НАС, что МЫ ни на что не годны и приводила к ещё большей недееспособности.
Недееспособность Другого убеждала его, что он ни на что не годен и приводила к ещё большей недееспособности.
НАША тревожность, связанная с деятельностью, портила то удовольствие, которое эта деятельность могла бы НАМ принести.
Тревожность Другого, связанная с деятельностью, портила то удовольствие, которое эта деятельность могла бы ему принести.
НАША легкая, небольшая тревожность к делу, придавала ему дополнительный интерес.
Легкая, небольшая тревожность Другого к делу, придавала ему дополнительный интерес.
Действие, сопровождавшееся некоторой боязнью с НАШЕЙ стороны, делало для НАС это действие захватывающим.
Действие, сопровождавшееся некоторой боязнью со стороны Другого, делало для него это действие захватывающим.
Действие, сопровождавшееся значительной тревожностью с НАШЕЙ стороны, превращало это действие для НАС в пытку.
Действие, сопровождавшееся значительной тревожностью со стороны Другого, превращало это действие для него в пытку.
НАША сильная тревожность, связанная с сексуальными отношениями, полностью лишала их удовольствия.
Сильная тревожность Другого, связанная с сексуальными отношениями, полностью лишала их удовольствия.
МЫ не осознавали свою тревожность в сексуальных отношениях и испытывали чувство, что сексуальные отношения ничего не значат.
Другой не осознавал свою тревожность в сексуальных отношениях и испытывал чувство, что сексуальные отношения ничего не значат.
МЫ использовали чувство отвращения как средство избегания тревожности.
Другой использовал чувство отвращения как средство избегания тревожности.
НАШЕ отвращение было следствием НАШЕЙ тревожности.
Отвращение Другого было следствием его тревожности.
МЫ испытывали тревогу большую, чем осознавали.
Другой испытывал тревогу большую, чем осознавал.
МЫ испытывали тревогу вообще не осознавая этого.
Другой испытывал тревогу вообще не осознавая этого.
НАША тревога скрывалась за чувствами физического дискомфорта, такими, как сильное сердцебиение и усталость, за многочисленными страхами, которые внешне представлялись НАМ рациональными или обоснованными.
Тревога Другого скрывалась за чувствами физического дискомфорта, такими, как сильное сердцебиение и усталость, за многочисленными страхами, которые внешне представлялись ему рациональными или обоснованными.
НАША тревога была скрытой силой, толкающей НАС к алкоголю, наркотикам, музыке, телевизору, компьютерным играм, любого рода забытью, погружению во всевозможные состояния помрачения сознания.
Тревога Другого была скрытой силой, толкающей его к алкоголю, наркотикам, музыке, телевизору, компьютерным играм, любого рода забытью, погружению во всевозможные состояния помрачения сознания.
МЫ наталкивались на тревогу как на причину неспособности выполнять то или иное дело или получать удовольствие.
Другой наталкивался на тревогу как на причину неспособности выполнять то или иное дело или получать удовольствие.
МЫ обнаруживали НАШУ тревогу в качестве влиятельного фактора, стоящего за внутренними запретами.
Другой обнаруживал свою тревогу в качестве влиятельного фактора, стоящего за внутренними запретами.
НАША культура, родители, воспитание порождали огромную тревожность в НАС.
Культура, родители, воспитание Другого порождали огромную тревожность в нем.
МЫ строили ту или иную из вышеупомянутых форм защиты от тревожности.
Другой строил ту или иную из вышеупомянутых форм защиты от тревожности.
Чем невротичнее МЫ становились, тем сильнее НАША личность была пронизана и скована вышеперечисленными защитами от тревожности и тем больше становилось вещей, которые МЫ не способны и не пытаемся делать, хотя в силу своей энергии, умственных способностей или уровня образования могли бы осуществить.
Чем невротичнее становился Другой, тем сильнее его личность была пронизана и скована вышеперечисленными защитами от тревожности и тем больше становилось вещей, которые он не способен и не пытался делать, хотя в силу своей энергии, умственных способностей или уровня образования мог бы осуществить.
Чем тяжелее становился НАШ невроз, тем больше в нём присутствовало внутренних запретов, как скрытых, так и явных.
Чем тяжелее становился невроз Другого, тем больше в нём присутствовало внутренних запретов, как скрытых, так и явных.
НАША тревога являлась страхом, который диктовался субъективным фактором.
Тревога Другого являлась страхом, который диктовался субъективным фактором.
Переживая тревогу, МЫ испытывали ощущение могущественной, неотвратимой опасности, перед которой МЫ полностью бессильны.
Переживая тревогу, Другой испытывал ощущение могущественной, неотвратимой опасности, перед которой он полностью бессилен.
В НАШЕЙ тревоге присутствовало два фактора: непреодолимая опасность, беззащитность перед ней.
В тревоге Другого присутствовало два фактора: непреодолимая опасность, беззащитность перед ней.
Та пугающая сила, перед которой МЫ чувствовали свою беспомощность воспринималась НАМИ, как идущая извне (в частности, гроза, рак, поезд, машина, несчастное стечение обстоятельств).
Та пугающая сила, перед которой Другой чувствовал свою беспомощность воспринималась им, как идущая извне (в частности, гроза, рак, поезд, машина, несчастное стечение обстоятельств).
МЫ ощущали, что угрожающая НАМ опасность исходит из НАШИХ собственных неуправляемых импульсов (в частности, страх прыгнуть с высоты или нанести кому-то увечье).
Другой ощущал, что угрожающая ему опасность исходит из его собственных неуправляемых импульсов (в частности, страх прыгнуть с высоты или нанести кому-то увечье).
Опасность для НАС представала как нечто смутное и неуловимое.
Опасность для Другого представала как нечто смутное и неуловимое.
У НАС был приступ тревоги.
У Другого был приступ тревоги.
НАШИ ощущения чего-то смутного и неуловимого, тревоги, беспомощности, неизбежности проявлялись в ситуации, содержащей реальную непреодолимую опасность и фактическую беспомощность перед ней.
Ощущение Другим чего-то смутного и неуловимого, тревоги, беспомощности, неизбежности проявлялись в ситуации, содержащей реальную непреодолимую опасность и фактическую беспомощность перед ней.
НАШ страх, чувство беспомощности было обусловлено реальностью.
Страх Другого, чувство беспомощности было обусловлено реальностью.
НАША тревога порождалась ощущением опасности, порождённым или усиленным НАШИМИ внутренними психологическими факторами, а НАША беспомощность была обусловлена НАШИМ собственным отношением к жизни.
Тревога Другого порождалась ощущением опасности, порождённым или усиленным его внутренними психологическими факторами, а его беспомощность была обусловлена его собственным отношением к жизни.
Химические вещества в НАШЕМ организме порождали в НАС ощущение тревоги.
Химические вещества в организме Другого порождали в нём ощущение тревоги.
НАШ субъективный фактор, связанный с тревогой, лежал в НАШИХ собственных инстинктивных влечениях.
Субъективный фактор Другого, связанный с тревогой, лежал в его собственных инстинктивных влечениях.
Как НАШЕ ощущение опасности, предвосхищаемое тревогой, так и НАШЕ чувство беспомощности перед нею вызывались взрывной силой НАШИХ собственных влечений.
Как ощущение опасности Другого, предвосхищаемое тревогой, так и чувство беспомощности Другого перед нею вызывались взрывной силой его собственных влечений.
НАШЕ побуждение вызывало в НАС тревогу.
Побуждение Другого вызывало в нём тревогу.
НАШЕ побуждение вызывало в НАС тревогу так как его обнаружение или реализация означала для НАС нарушение других жизненных интересов или потребностей и так как оно являлось достаточно сильным.
Побуждение Другого вызывало в нём тревогу так как его обнаружение или реализация означала для него нарушение других жизненных интересов или потребностей и так как оно являлось достаточно сильным.
НАША невротическая тревожность проистекала из враждебных побуждений различного рода.
Невротическая тревожность Другого проистекала из враждебных побуждений различного рода.
Между НАШЕЙ тревожностью и враждебностью имелась связь.
Между тревожностью и враждебностью Другого имелась связь.
НАШЕ острое враждебное побуждение было непосредственной причиной НАШЕЙ тревожности.
Острое враждебное побуждение Другого было непосредственной причиной его тревожности.
НАШЕ острое враждебное побуждение было непосредственной причиной НАШЕЙ тревожности, так как его осуществление означало крушение целей НАШЕГО «я».
Острое враждебное побуждение Другого было непосредственной причиной его тревожности, так как его осуществление означало крушение целей его «я».
МЫ испытывали приступы тревоги из-за осознаваемого НАМИ побуждения ударить, убить, придушить, уничтожить другого.
Другой испытывал приступы тревоги из-за осознаваемого им побуждения ударить, убить, придушить, уничтожить другого.
У НАС появлялось властное побуждение, уступка которому означала бы катастрофу для «я».
У Другого появлялось властное побуждение, уступка которому означала бы катастрофу для «я».
НАША причинная связь между враждебностью и невротической тревожностью была неявной, скрытой, сложной, запутанной, разветвленной.
Причинная связь Другого между враждебностью и невротической тревожностью была неявной, скрытой, сложной, запутанной, разветвленной.
В НАШИХ неврозах враждебные импульсы были главной психологической силой, порождающей тревожность.
В неврозах Другого враждебные импульсы были главной психологической силой, порождающей тревожность.
МЫ вытесняли свою враждебность.
Другой вытеснял свою враждебность.
МЫ делали вид, что всё хорошо и таким образом устранялись от борьбы тогда, когда НАМ следовало бороться или по крайней мере когда НАМ хотелось бы бороться.
Другой делал вид, что всё хорошо и таким образом устранялся от борьбы тогда, когда ему следовало бороться или по крайней мере когда ему хотелось бы бороться.
НАШЕ вытеснение своей враждебности порождало в НАС чувство беззащитности или усиливало ещё больше уже имевшееся чувство беспомощности.
Вытеснение своей враждебности Другим порождало в нем чувство беззащитности или усиливало ещё больше уже имевшееся чувство беспомощности.
НАША враждебность вытеснялась в тот момент, когда фактически происходило ущемление НАШИХ интересов.
Враждебность Другого вытеснялась в тот момент, когда фактически происходило ущемление его интересов.
Так как НАША враждебность вытеснялась в тот момент, когда фактически происходило ущемление НАШИХ интересов, для других открывалась возможность взять над НАМИ верх, которой кто-либо пользовался или нет.
Так как враждебность Другого вытеснялась в тот момент, когда фактически происходило ущемление его интересов, для остальных открывалась возможность взять над ним верх, которой кто-либо пользовался или нет.
МЫ вытесняли свои честолюбивые стремления и выглядели весьма тихими и скромными.
Другой вытеснял свои честолюбивые стремления и выглядел весьма тихим и скромным.
МЫ были в зависимости от расположения других людей.
Другой был в зависимости от расположения других людей.
МЫ были боязливы по причине критического отношения к НАМ других.
Другой был боязлив по причине критического отношения к нему остальных.
У НАС отсутствовало осознание собственного честолюбия.
У Другого отсутствовало осознание собственного честолюбия.
МЫ не умели видеть, не осознавали честолюбие в других.
Другой не умел видеть, не осознавал честолюбие в других.
МЫ принимали честолюбивую дружбу других по отношению к НАМ за чистую монету и не замечали то, что НАС используют в своих интересах.
Другой принимал честолюбивую дружбу других по отношению к нему за чистую монету и не замечал то, что его используют в своих интересах.
МЫ испытывали недоверие к подставам, к использованию НАС НАШИМ «друзьями», но так как НАШЕ собственное честолюбие в действительности возбуждало в НАС чрезмерную враждебность, МЫ немедленно вытесняли не только эту враждебность, но и свою правомерную критику и недоверие.
Другой испытывал недоверие к подставам, к использованию его «друзьями», но так как его собственное честолюбие в действительности возбуждало в нем чрезмерную враждебность, он немедленно вытеснял не только эту враждебность, но и свою правомерную критику и недоверие.
МЫ понимали, что другой вытесняет свою враждебность, когда МЫ ущемляли его интересы, и в дальнейшем пользовались им для удовлетворения своих потребностей.
Другой понимали, что МЫ вытесняем свою враждебность, когда он ущемлял НАШИ интересы, и в дальнейшем пользовался НАМИ для удовлетворения своих потребностей.
МЫ сохраняли убеждение, что Миша, Федор, Владимир — НАШ лучший друг.
Другой сохранял убеждение, что Миша, Федор, Владимир — его лучший друг.
Вследствие вытеснения своего недоверия и гнева МЫ не замечали, что в жизненно важных вопросах кто-либо скорее является НАШМИ врагом, нежели другом.
Вследствие вытеснения своего недоверия и гнева Другой не замечал, что в жизненно важных вопросах кто-либо скорее является его врагом, нежели другом.
Из-за приверженности к иллюзии, что НАС любят, МЫ отказывались от борьбы за собственные интересы.
Из-за приверженности к иллюзии, что его любят, Другой отказывался от борьбы за собственные интересы.
МЫ не осознавали, что НАШИ жизненно важные интересы ущемлялись, и поэтому не могли за них бороться, позволяя другим пользоваться НАШЕЙ слабостью.
Другой не осознавал, что его жизненно важные интересы ущемлялись, и поэтому не мог за них бороться, позволяя другим пользоваться его слабостью.
МЫ преодолевали НАШИ страхи с помощью вытеснения их из сознания.
Другой преодолевал свои страхи с помощью вытеснения их из сознания.
МЫ преодолевали НАШИ страхи путем сохранения враждебности под контролем сознания.
Другой преодолевал свои страхи путем сохранения враждебности под контролем сознания.
НАШ процесс вытеснения был подобен непроизвольно-рефлекторному процессу.
Процесс вытеснения у Другого был подобен непроизвольно-рефлекторному процессу.
Осознание собственной враждебности становилось для НАС невыносимым и происходило вытеснение.
Осознание собственной враждебности становилось для Другого невыносимым и происходило вытеснение.
У НАС отсутствовала возможность сознательного контроля своей враждебности.
У Другого отсутствовала возможность сознательного контроля своей враждебности.
МЫ любили кого-либо и нуждались в нём и в то же самое испытывали к нему враждебность.
Другой любил кого-либо и нуждался в нём и в то же самое испытывал к нему враждебность.
МЫ не хотели видеть в другом причины, вызвавшие в НАС враждебность, такие как: зависть, злобу, честолюбие, эгоизм, собственническое чувство.
Другой не хотел видеть в НАС причины, вызвавшие в нем враждебность, такие как: зависть, злобу, честолюбие, эгоизм, собственническое чувство.
МЫ боялись обнаружить в себе враждебность по отношению к родителям, друзьям, другим людям, существам.
Другой боялся обнаружить в себе враждебность по отношению к родителям, друзьям, другим людям, существам.
МЫ использовали вытеснение чтобы немедленно восстановить уверенность.
Другой использовал вытеснение чтобы немедленно восстановить уверенность.
Вследствие НАШЕГО вытеснения пугающая враждебность ускользала от НАШЕГО сознания или не допускалась в него.
Вследствие вытеснения Другого пугающая враждебность ускользала от его сознания или не допускалась в него.
МЫ не имели ни малейшего представления о том, что МЫ испытывали враждебность, при её вытеснении.
Другой не имел ни малейшего представления о том, что он испытывал враждебность, при её вытеснении.
НАШ гнев устранялся из поля НАШЕГО сознания, но не уничтожался.
Гнев Другого устранялся из поля его сознания, но не уничтожался.
Вырванная из контекста НАШЕЙ личности и находящаяся вне контроля, НАША враждебность действовала внутри НАС в качестве крайне взрывоопасного и разрушительного аффекта и имела тенденцию к разрядке.
Вырванная из контекста личности Другого и находящаяся вне контроля, его враждебность действовала внутри него в качестве крайне взрывоопасного и разрушительного аффекта и имела тенденцию к разрядке.
Взрывная сила НАШЕГО вытесненного аффекта становилась ещё больше.
Взрывная сила вытесненного аффекта Другого становилась ещё больше.
В силу своей изолированности НАШ вытесненный аффект принимал преувеличенные, даже фантастические, размеры.
В силу своей изолированности вытесненный аффект Другого принимал преувеличенные, даже фантастические, размеры.
Осознавая свою злобу, МЫ ограничивали её в трех отношениях:
МЫ учитывали сложившиеся в ситуации обстоятельства и видели, что МЫ можем, а чего не можем позволить себе по отношению к врагу или к предполагаемому врагу.
МЫ включали гнев в комплекс всех чувств по отношению к человеку, наряду с восхищением или остальными чувствами.
МЫ сдерживали НАШИ враждебные побуждения ввиду выработанного представление о том, что может, а чего не может делать данная личность.
Осознавая свою злобу, Другой ограничивал её в трех отношениях:
Другой учитывал сложившиеся в ситуации обстоятельства и видел, что он может, а чего не может позволить себе по отношению к врагу или к предполагаемому врагу.
Другой включал гнев в комплекс всех чувств по отношению к человеку, наряду с восхищением или остальными чувствами.
Другой сдерживал свои враждебные побуждения ввиду выработанного представление о том, что может, а чего не может делать данная личность.
НАШ гнев вытеснялся, доступ к НАШИМ ограничивающим возможностям отрезался, и в результате НАШИ враждебные импульсы выходили за ограничительные барьеры как изнутри, так и снаружи — в НАШЕМ воображении, снах.
Гнев Другого вытеснялся, доступ к его ограничивающим возможностям отрезался, и в результате его враждебные импульсы выходили за ограничительные барьеры как изнутри, так и снаружи — в его воображении, снах.
МЫ испытывали желание рассказать кому-то, как кто-то злоупотребил НАМИ, НАШЕЙ дружбой, НАШИМ хорошим отношением, пожаловаться вышестоящему лицу, воспрепятствовать обидчику, «пользователю» НАМИ.
Другой испытывал желание рассказать кому-то, как кто-то злоупотребил им, его дружбой, его хорошим отношением, пожаловаться вышестоящему лицу, воспрепятствовать обидчику, «пользователю» Другого.
НАШ вытесненный гнев отрывался от реального контекста и усиливался, что проявлялось в НАШИХ мечтах, воображении, снах, желаниях.
Вытесненный гнев Другого отрывался от реального контекста и усиливался, что проявлялось в его мечтах, воображении, снах, желаниях.
МЫ хотели убить друга изощренным способом.
Другой хотел убить друга изощренным способом.
МЫ не могли позволить себе реально выразить свой гнев.
Другой не мог позволить себе реально выразить свой гнев.
МЫ стеснялись, боялись, не решались, выразить тот гнев, что был в НАС.
Другой стеснялся, боялся, не решался, выразить тот гнев, что был в НАС.
МЫ стеснялись, боялись, не решались сказать, дать понять тому человеку, которого МЫ ненавидим, испытываем гнев, что МЫ его ненавидим, что МЫ испытываем по отношению к нему гнев.
Другой стеснялся, боялся, не решался сказать, дать понять тому человеку, которого он ненавидит, испытывает гнев, что он его ненавидит, что он испытывает по отношению к нему гнев.
МЫ представляли себя вызывающим восхищение сверхчеловеком, гением в то время, как кто-то с позором «получил по заслугам».
Другой представлял себя вызывающим восхищение сверхчеловеком, гением в то время, как кто-то с позором «получил по заслугам».
Из-за оторванности НАША вытесненная враждебность с течением времени усиливалась под влиянием внешних источников вызывающих новый гнев (который затем опять же вытесняется), эпизодов вызывающего гнев отношения к НАМ, усугубления ситуации, к которой МЫ вытесняем свой гнев, испытания НАШЕГО терпения, неприятных вещей, против которых МЫ открыто не протестуем, игнорирования НАШЕГО протеста.
Из-за оторванности вытесненная враждебность Другого с течением времени усиливалась под влиянием внешних источников вызывающих новый гнев (который затем опять же вытесняется), эпизодов вызывающего гнев отношения к нему, усугубления ситуации, к которой он вытеснял свой гнев, испытания его терпения, неприятных вещей, против которых он открыто не протестовал, игнорирования его протеста.
НАШЕ чувство гнева постоянно возобновлялось.
Чувство гнева Другого постоянно возобновлялось.
МЫ отмечали внутри себя наличие в высшей степени взрывоопасного аффекта, не поддающегося НАШЕМУ контролю.
Другой отмечал внутри себя наличие в высшей степени взрывоопасного аффекта, не поддающегося его контролю.
МЫ игнорировали, не обращали внимание на всё то, что МЫ в действительности осознавали как внутри, так и снаружи НАС.
Другой игнорировал, не обращал внимание на всё то, что он в действительности осознавал как внутри, так и снаружи его.
МЫ не могли обмануть себя.
Другой не мог обмануть себя.
МЫ игнорировали своё истинное первое впечатление о человеке.
Другой игнорировал своё истинное первое впечатление о человеке.
У НАС были веские причины не обращать внимание на НАШИ наблюдения, внутреннего или внешнего.
У Другого были веские причины не обращать внимание на его наблюдения, внутреннего или внешнего.
Последствия вытеснения враждебности сами порождали у НАС тревогу.
Последствия вытеснения враждебности сами порождали у Другого тревогу.
НАША враждебность и потенциальная опасность для кого-то НАШИХ интересов были достаточно велики.
Враждебность Другого и потенциальная опасность для кого-то его интересов были достаточно велики.
НАША враждебность и потенциальная опасность для кого-то НАШИХ интересов были достаточно велики, чтобы последствия вытеснения этой враждебности сами порождали у НАС тревогу.
Враждебность Другого и потенциальная опасность для кого-то его интересов были достаточно велики, чтобы последствия вытеснения этой враждебности сами порождали у него тревогу.
У НАС возникали состояния смутной тревоги.
У Другого возникали состояния смутной тревоги.
У НАС имелась настоятельная потребность избавиться от опасного аффекта, который представляет внутреннюю угрозу для НАШИХ интересов и безопасности.
У Другого имелась настоятельная потребность избавиться от опасного аффекта, который представляет внутреннюю угрозу для его интересов и безопасности.
МЫ непроизвольно «проецировали» свои враждебные импульсы на внешний мир.
Другой непроизвольно «проецировал» свои враждебные импульсы на внешний мир.
НАШЕ вытеснение, требовало «притворства», что разрушительные побуждения исходят не от НАС, а от кого-то или чего-то извне.
Вытеснение Другого, требовало «притворства», что разрушительные побуждения исходят не от него, а от кого-то или чего-то извне.
МЫ проецировали НАШИ враждебные импульсы на кого-то и направляли эту же свою враждебность против этого носителя НАШИХ проекций.
Другой проецировал свои враждебные импульсы на кого-то и направлял эту же свою враждебность против этого носителя своих проекций.
Кто-либо в НАШЕМ сознании приобретал громадные размеры, частично вследствие того, что он был наделен тем же качеством безжалостности, которое было свойственно НАШИМ собственным вытесненным импульсам, а частично вследствие того, что при любой опасности степень её воздействия зависела не только от одних фактических условий, но также от занимаемой НАМИ по отношению к кому-то позиции.
Кто-либо в сознании Другого приобретал громадные размеры, частично вследствие того, что он был наделен тем же качеством безжалостности, которое было свойственно его собственным вытесненным импульсам, а частично вследствие того, что при любой опасности степень её воздействия зависела не только от одних фактических условий, но также от занимаемой им по отношению к кому-то позиции.
Чем беззащитнее МЫ были, тем больше НАМ представлялась возникающая опасность.
Чем беззащитнее был Другой, тем больше ему представлялась возникающая опасность.
НАШИ проекции служили НАШЕЙ потребности самооправдания.
Проекции Другого служили его потребности самооправдания.
МЫ проецировали, что не сами МЫ испытываем желание обманывать, красть, эксплуатировать, унижать, но кто-то хочет этого по отношению к НАМ.
Другой проецировал, что не сам он испытывает желание обманывать, красть, эксплуатировать, унижать, но кто-то хочет этого по отношению к нему.
НАША мать, которая не знала о собственных побуждениях погубить мужа и была субъективно убеждена в том, что она является очень преданной, могла в силу механизма проекции полагать, что ее муж является жестоким человеком, который хочет причинить ей боль.
Мать Другого, которая не знала о собственных побуждениях погубить мужа и была субъективно убеждена в том, что она является очень преданной, могла в силу механизма проекции полагать, что ее муж является жестоким человеком, который хочет причинить ей боль.
МЫ не знали о собственных побуждениях погубить партнера, девушку, друга, знакомого, брата, родственника, родителей, кого-либо и были субъективно убеждены в том, что МЫ являемся очень преданными, могли в силу механизма проекции полагать, что это они являются жестокими людьми, которые хотят причинить НАМ боль.
Другой не знал о собственных побуждениях погубить партнера, девушку, друга, знакомого, брата, родственника, родителей, кого-либо и был субъективно убежден в том, что он является очень преданными, мог в силу механизма проекции полагать, что это они являются жестокими людьми, которые хотят причинить ему боль.
МЫ имели веские причины не обращать внимание на НАШЕ наблюдение того, что МЫ заметили в НАС, в ком-то.
Другой имел веские причины не обращать внимание на свое наблюдение того, что он заметил в себе, в ком-то.
МЫ не обращали внимание на НАШЕ первое впечатление от человека.
Другой не обращал внимание на свое первое впечатление от человека.
МЫ не обращали внимание на НАШУ интуитивную реакцию из подсознания.
Другой не обращал внимание на свою интуитивную реакцию из подсознания.
МЫ имели веские причины, обоснования не обращать НАШЕ внимание на НАШЕ первое впечатление от человека.
Другой имел веские причины, обоснования не обращать свое внимание на свое первое впечатление от человека.
МЫ имели веские причины, обоснования не обращать НАШЕ внимание на НАШУ интуитивную реакцию из подсознания.
Другой имел веские причины, обоснования не обращать свое внимание на свою интуитивную реакцию из подсознания.
НАШ процесс проекции дополнялся возникновением страха возмездия в результате вытесненного побуждения.
Процесс проекции Другого дополнялся возникновением страха возмездия в результате вытесненного побуждения.
Стремясь к причинению боли, убийству, обману, мошенничеству МЫ испытывали страх, что кто-то сделает то же самое по отношению к НАМ.
Стремясь к причинению боли, убийству, обману, мошенничеству Другой испытывал страх, что кто-то сделает то же самое по отношению к нему.
НАШ страх возмездия проистекал из НАШИХ переживаний, связанных с грехом и наказанием.
Страх возмездия Другого проистекал из его переживаний, связанных с грехом и наказанием.
НАШ страх возмездия включал в себя побуждение к личной мести.
Страх возмездия Другого включал в себя побуждение к личной мести.
НАШ страх возмездия играл огромную роль в НАШЕЙ психике.
Страх возмездия Другого играл огромную роль в его психике.
Вышеперечисленные процессы проекции, страх возмездия вызывали в НАС аффект тревоги.
Вышеперечисленные процессы проекции, страх возмездия вызывали в Другом аффект тревоги.
НАШЕ вытеснение порождало в точности то состояние, которое характерно для тревоги:
чувство беззащитности, чувство бессилия перед ощущаемой непреодолимой опасностью, угрожающей извне.
Вытеснение Другого порождало в точности то состояние, которое характерно для тревоги:
чувство беззащитности, чувство бессилия перед ощущаемой непреодолимой опасностью, угрожающей извне.
НАМ было трудно понять условия порождающие НАШУ тревожность.
Другому было трудно понять условия, порождающие его тревожность.
НАШИ вытесненные враждебные побуждения проецировались не на фактически связанное с ними лицо, а на что-либо ещё.
Вытесненные враждебные побуждения Другого проецировались не на фактически связанное с ним лицо, а на что-либо ещё.
У НАС развилась тревога не по отношению к НАШИМ родителям, а другим вещам.
У Другого развилась тревога не по отношению к его родителям, а другим вещам.
МЫ перенаправляли НАШУ тревогу на другие предполагаемые «опасности».
Другой перенаправлял свою тревогу на другие предполагаемые «опасности».
НАША тревожность была связана с родителями, девушкой, или кем-либо из близких, родственников, знакомых, и допущение НАМИ враждебности к ним было для НАС несовместимо с существующими узами любви, уважения, авторитета.
Тревожность Другого была связана с родителями, девушкой, или кем-либо из близких, родственников, знакомых, и допущение им враждебности к ним было для него несовместимо с существующими узами любви, уважения, авторитета.
НАШИМ правилом поведения в этом случае тревожности к близким являлось полнейшее отрицание враждебности.
Правилом поведения Другого в этом случае тревожности к близким являлось полнейшее отрицание враждебности.
Вытесняя собственную враждебность, МЫ отрицали, что с НАШЕЙ стороны имеет место какая-либо враждебность, а посредством проекции своей вытесненной враждебности на угрозу, внешнее обстоятельство, МЫ отрицали враждебность со стороны кого-то к НАМ.
Вытесняя собственную враждебность, Другой отрицал, что с его стороны имеет место какая-либо враждебность, а посредством проекции своей вытесненной враждебности на угрозу, внешнее обстоятельство, он отрицал враждебность со стороны кого-то к себе.
НАШИ отношения с кем-то покоились на страусиной политике такого рода.
Отношения Другого с кем-то покоились на страусиной политике такого рода.
НАША тревожность, полученная вытеснением враждебности не становилась явной.
Тревожность Другого, полученная вытеснением враждебности не становилась явной.
НАША тревожность, полученная вытеснением враждебности становилась явной.
Тревожность Другого, полученная вытеснением враждебности становилась явной.
НАША тревожность, полученная вытеснением устранялась защитным механизмом, в частности: сном, выпивкой, работой, навязчивыми состояниями, чем-то еще…
Тревожность Другого, полученная вытеснением устранялась защитным механизмом, в частности: сном, выпивкой, работой, навязчивыми состояниями, чем-то еще…
МЫ воспринимали опасность, как идущую от НАШИХ собственных побуждений.
Другой воспринимал опасность, как идущую от его собственных побуждений.
НАШЕ ощущение опасности, как идущей от НАШИХ собственных побуждений, было прямым результатом вытеснения.
Ощущение опасности Другого, как идущее от его собственных побуждений, было прямым результатом вытеснения.
МЫ воспринимали опасность как угрозу извне.
Другой воспринимал опасность как угрозу извне.
НАШЕ ощущение опасности, как угрозы извне, было результатом вытеснения с проекцией.
Ощущение опасности Другого, как угрозы извне, было результатом вытеснения с проекцией.
МЫ воспринимали опасность, как идущую от НАШИХ собственных побуждений и угрожающую:
НАШЕМУ «я», кому-то еще.
Другой воспринимал опасность, как идущую от его собственных побуждений и угрожающую:
его «я», кому-то еще.
НАША враждебность была вторично направлена против НАШЕГО «я».
Враждебность Другого была вторично направлена против его «я».
МЫ воспринимали опасность как угрозу извне и угрожающую: НАШЕМУ «я», кому-то еще.
Другой воспринимал опасность как угрозу извне и угрожающую: его «я», кому-то еще.
НАША враждебность проецировалась на внешний мир и сохранялся первоначальный объект НАШЕЙ враждебности.
Враждебность Другого проецировалась на внешний мир и сохранялся первоначальный объект его враждебности.
НАША мать тревожилась по поводу опасностей, угрожающих НАМ.
Мать Другого тревожилась по поводу опасностей, угрожающих ему.
НАША тревожность, базирующаяся на чувстве угрозы, в ответ провоцировала у НАС защитную враждебность.
Тревожность Другого, базирующаяся на чувстве угрозы, в ответ провоцировала у него защитную враждебность.
НАШ страх порождал агрессию.
Страх Другого порождал агрессию.
НАША реактивная враждебность снова вытеснялась и так порождался цикл враждебностей.
Реактивная враждебность Другого снова вытеснялась и так порождался цикл враждебностей.
НАША враждебность и тревожность взаимно усиливали друг друга.
Враждебность и тревожность Другого взаимно усиливали друг друга.
В НАШИХ неврозах было огромное количество неослабевающей враждебности.
В неврозах Другого было огромное количество неослабевающей враждебности.
НАШЕ взаимное влияние НАШЕЙ тревожности и враждебности усиливали НАШИ неврозы без каких-либо явных осложняющих условий извне.
Взаимное влияние тревожности и враждебности Другого усиливали его неврозы без каких-либо явных осложняющих условий извне.
НАША враждебность и тревожность были неразрывно переплетены.
Враждебность и тревожность Другого были неразрывно переплетены.
Первичным фактором НАШЕГО невроза была тревожность.
Первичным фактором невроза Другого была тревожность.
Первичным фактором НАШЕГО невроза была враждебность.
Первичным фактором невроза Другого была враждебность.
НАША тревожность результат вытеснения НАШИХ влечений, в частности, сексуальных.
Тревожность Другого результат вытеснения его влечений, в частности, сексуальных.
Разрядка НАШЕЙ сексуальной энергии встречала препятствия и порождала в НАШЕМ теле физическое напряжение, которое трансформировалось в тревожность.
Разрядка сексуальной энергии Другого встречала препятствия и порождала в его теле физическое напряжение, которое трансформировалось в тревожность.
НАША невротическая тревожность возникала в результате НАШЕГО страха перед теми влечениями, обнаружение или следование которым создавало для НАС внешнюю опасность.
Невротическая тревожность Другого возникала в результате его страха перед теми влечениями, обнаружение или следование которым создавало для него внешнюю опасность.
МЫ сохраняли инфантильность в своём отношении к опасности.
Другой сохранял инфантильность в своём отношении к опасности.
МЫ не освобождались от архаичных условий, вызывающих НАШУ тревожность.
Другой не освобождался от архаичных условий, вызывающих его тревожность.
НАША тревога целиком объяснялась сложившейся на данный момент ситуацией.
Тревога Другого целиком объяснялась сложившейся на данный момент ситуацией.
Сталкиваясь с порождающей тревогу ситуацией, у НАС срабатывало имевшееся ранее состояние тревоги.
Сталкиваясь с порождающей тревогу ситуацией, у Другого срабатывало имевшееся ранее состояние тревоги.
Сталкиваясь с порождающей тревогу ситуацией, у НАС возникала и вытеснялась враждебность, среагировавшая на тревожность из прошлых ситуаций.
Сталкиваясь с порождающей тревогу ситуацией, у Другого возникала и вытеснялась враждебность, среагировавшая на тревожность из прошлых ситуаций.
НАША тревожность являлась результатом существующей ранее враждебности.
Тревожность Другого являлась результатом существующей ранее враждебности.
НАША враждебность была реакцией на существовавшую ранее тревожность.
Враждебность Другого была реакцией на существовавшую ранее тревожность.
НАША среда, в которой МЫ росли, способствовала появлению и развитию НАШИХ неврозов.
Среда Другого, в которой он росл, способствовала появлению и развитию его неврозов.
МЫ росли в отсутствие подлинной теплоты и привязанности.
Другой рос в отсутствие подлинной теплоты и привязанности.
НАС внезапно отнимали от груди.
Другого внезапно отнимали от груди.
НАС били.
Другого били.
НАМ угрожали побоями.
Другому угрожали побоями.
МЫ переживали на сексуальной почве.
Другой переживал на сексуальной почве.
МЫ не чувствовали, что МЫ являемся желанным и любимым.
Другой не чувствовал, что он является желанным и любимым.
МЫ чувствовали, что МЫ являемся желанным и любимым.
Другой чувствовал, что он является желанным и любимым.
МЫ хотели быть для своих родителей желанным и любимым.
Другой хотел быть для своих родителей желанным и любимым.
МЫ очень тонко чувствовали, является ли любовь подлинной.
Другой очень тонко чувствовал, является ли любовь подлинной.
МЫ ощущали, что любовь к НАМ не подлинная.
Другой ощущал, что любовь к нему не подлинная.
МЫ ощущали, что любовь к НАМ подлинная.
Другой ощущал, что любовь к нему подлинная.
НАС пытались обмануть, обманывали показными демонстрациями любви.
Другого пытались обмануть, обманывали показными демонстрациями любви.
МЫ решили перестать чувствовать, не ощущать, обманываться является ли любовь к НАМ подлинной или нет.
Другой решил перестать чувствовать, не ощущать, обманываться является ли любовь к нему подлинной или нет.
НАШИ родители были неспособны давать НАМ любовь вследствие их собственных неврозов.
Родители Другого были неспособны давать ему любовь вследствие их собственных неврозов.
НАШИ родители маскировали от НАС реальное отсутствие теплоты к НАМ.
Родители Другого маскировали от него реальное отсутствие теплоты к нему.
НАШИ родители думали, считали, утверждали, что учитывают в первую очередь НАШИ интересы.
Родители Другого думали, считали, утверждали, что учитывают в первую очередь его интересы.
НАША мать была привержена к каким-либо воспитательным теориям.
Мать Другого была привержена к каким-либо воспитательным теориям.
НАША мать гиперопекала НАС.
Мать Другого гиперопекала его.
НАША мать жертвовала собой ради НАС.
Мать Другого жертвовала собой ради него.
НАША мать пыталась быть с НАМИ идеальной.
Мать Другого пыталась быть с ним идеальной.
НАША мать создавала атмосферу незащищенности вокруг себя и НАС.
Мать Другого создавала атмосферу незащищенности вокруг себя и него.
НАШИ родители своими поступками, отношением к НАМ вызывали в НАС враждебность к ним.
Родители Другого своими поступками, отношением к нему вызывали в нем враждебность к ним.
НАШИ родители предпочитали НАМ других детей.
Родители Другого предпочитали ему других детей.
НАШИ родители несправедливо НАС упрекали.
Родители Другого несправедливо его упрекали.
НАШИ родители непредсказуемо колебались между чрезмерной снисходительностью и презрительным отвержением к НАМ.
Родители Другого непредсказуемо колебались между чрезмерной снисходительностью и презрительным отвержением к нему.
НАШИ родители не выполняли данных НАМ обещаний.
Родители Другого не выполняли данных ему обещаний.
НАШИ родители по-разному плохо относились к НАШИМ потребностям: от временной невнимательности до постоянного вмешательства и ущемления НАШИХ самых насущных и законных желаний.
Родители Другого по-разному плохо относились к его потребностям: от временной невнимательности до постоянного вмешательства и ущемления его самых насущных и законных желаний.
НАШИ родители пытались расстроить НАШУ дружбу с кем-либо.
Родители Другого пытались расстроить его дружбу с кем-либо.
НАШИ родители пытались высмеять и/или высмеивали НАШИ попытки проявить независимое мышление.
Родители Другого пытались высмеять и/или высмеивали его попытки проявить независимое мышление.
НАШИ родители игнорировали НАШИ интересы (в частности, музыкальные, с боевыми искусствами, с языками, в рисовании, в юморе, в выступлениях, в технике…).
Родители Другого игнорировали его интересы (в частности, музыкальные, с боевыми искусствами, с языками, в рисовании, в юморе, в выступлениях, в технике…).
Отношение и поступки НАШИХ родителей уменьшали, подавляли НАШУ волю.
Отношение и поступки родителей Другого уменьшали, подавляли его волю.
Отношение и поступки НАШИХ родителей ломали НАШУ волю.
Отношение и поступки родителей Другого ломали его волю.
НАШИ желания были не удовлетворены, в частности и особенности в сексуальной сфере и на ревность.
Желания Другого были не удовлетворены, в частности и особенности в сексуальной сфере и на ревность.
НАША инфантильная враждебность возникала частично вследствие запрещаемой в культуре установки на получение удовольствия вообще и инфантильной сексуальности в частности, стояла ли последняя в любопытстве к сексуальной сфере, мастурбации или сексуальных играх с другими детьми.
Инфантильная враждебность Другого возникала частично вследствие запрещаемой в культуре установки на получение удовольствия вообще и инфантильной сексуальности в частности, стояла ли последняя в любопытстве к сексуальной сфере, мастурбации или сексуальных играх с другими детьми.
НАША неудовлетворенность являлась причиной, источником НАШЕЙ враждебности.
Неудовлетворенность Другого являлась причиной, источником его враждебности.
МЫ переносили лишения, не чувствуя, не считая, что они заслуженные, справедливые, неизбежные, необходимые, имеют важное значение.
Другой переносил лишения, не чувствуя, не считая, что они заслуженные, справедливые, неизбежные, необходимые, имеют важное значение.
МЫ переносили лишения, чувствуя, считая, что они не заслуженные, не справедливые, не неизбежные, не необходимые, не имеют важного значение.
Другой переносил лишения, чувствуя, считая, что они не заслуженные, не справедливые, не неизбежные, не необходимые, не имеют важного значение.
МЫ переносили лишения, чувствуя, считая, что они заслуженные, справедливые, неизбежные, необходимые, имеют важное значение.
Другой переносил лишения, чувствуя, считая, что они заслуженные, справедливые, неизбежные, необходимые, имеют важное значение.
МЫ были не против приучения (в частности, гигиене, чистке зубов, хорошим манерам, вежливости), воспитания НАС, если НАШИ родители не «перегибают палку», не принуждают НАС с утонченной или явной жестокостью.
Другой был не против приучения (в частности, гигиене, чистке зубов, хорошим манерам, вежливости), воспитания его, если его родители не «перегибают палку», не принуждают его с утонченной или явной жестокостью.
МЫ были против приучения (в частности, гигиене, чистке зубов, хорошим манерам, вежливости), воспитания НАС, так как НАШИ родители «перегибали палку», принуждали НАС с утонченной или явной жестокостью.
Другой был против приучения (в частности, гигиене, чистке зубов, хорошим манерам, вежливости), воспитания его, так как его родители «перегибали палку», принуждали его с утонченной или явной жестокостью.
МЫ были не против чтобы НАС наказывали, но при этом любя, чтобы МЫ чувствовали к себе любовь и чтобы данное наказание было справедливым, а не преследующим цель причинить НАМ боль или унизить НАС.
Другой был не против, чтобы его наказывали, но при этом любя, чтобы он чувствовал к себе любовь и чтобы данное наказание было справедливым, а не преследующим цель причинить ему боль или унизить его.
НАС наказывали, забывая о том, что МЫ ребенок, что НАС должны любить и наказывать справедливо.
Другого наказывали, забывая о том, что он ребенок, что его должны любить и наказывать справедливо.
НАС наказывали с целью причинить НАМ боль, унизить НАС, «отыграться» на НАС, выпустить пар.
Другого наказывали с целью причинить ему боль, унизить его, «отыграться» на нем, выпустить пар.
Сила наказания НАС зависела от субъективного восприятия взрослых НАС и ситуации, от их настроения, желания «выпустить пар».
Сила наказания Другого зависела от субъективного восприятия взрослых его и ситуации, от их настроения, желания «выпустить пар».
Неблагоприятные факторы такие как НАША фрустрация, лишения, страдания, конфликты, обманы, несправедливости провоцировали НАШУ враждебность.
Неблагоприятные факторы такие как фрустрация Другого, лишения, страдания, конфликты, обманы, несправедливости провоцировали его враждебность.
МЫ реагировали враждебно из-за бессмысленности, ненужности, из-за того, какой был смысл НАШИХ страданий и лишений.
Другой реагировал враждебно из-за бессмысленности, ненужности, из-за того, какой был смысл его страданий и лишений.
НАШИ родители боялись навредить НАМ.
Родители Другого боялись навредить ему.
НАШИ родители старались не вмешиваться в НАШИ дела, боясь навредить НАМ.
Родители Другого старались не вмешиваться в его дела, боясь навредить ему.
НАША ревность к родителям была огромным источником НАШЕЙ ненависти.
Ревность Другого к родителям была огромным источником его ненависти.
МЫ ревновали НАШИХ родителей к брату и сестре.
Другой ревновал своих родителей к брату и сестре.
МЫ ревновали НАШИХ родителей друг к другу.
Другой ревновал своих родителей друг к другу.
НАША ревность родителей воздействовала на НАС продолжительное время.
Ревность Другого родителей воздействовала на него продолжительное время.
У НАС проявлялись реакции ревности.
У Другого проявлялись реакции ревности.
МЫ соперничали с братом и сестрой за внимание, любовь НАШИХ родителей.
Другой соперничал с братом и сестрой за внимание, любовь НАШИХ родителей.
У НАС развивался Эдипов комплекс.
У Другого развивался Эдипов комплекс.
НАШИ глубинные реакции в отношении мамы, папы были разрушительными, так как возбуждали страхи и оказывали длительное травмирующее влияние на формирование характера и личных отношений.
Глубинные реакции Другого в отношении мамы, папы были разрушительными, так как возбуждали страхи и оказывали длительное травмирующее влияние на формирование характера и личных отношений.
НАШ Эдипов комплекс являлся глубинной основой НАШИХ неврозов.
Эдипов комплекс Другого являлся глубинной основой его неврозов.
Между НАМИ и НАШИМИ родителями возникали реакции ненависти.
Между Другим и его родителями возникали реакции ненависти.
У НАС с людьми, с которыми МЫ тесно общались, возникали реакции ненависти, что-то не поделили, притирки.
У Другого с людьми, с которыми он тесно общался, возникали реакции ненависти, что-то не поделили, притирки.
Реакции ненависти между НАМИ и НАШИМИ родителями искусственно стимулировались той атмосферой, в которой МЫ росли.
Реакции ненависти между Другим и его родителями искусственно стимулировались той атмосферой, в которой он рос.
НАША ревность возникала и развивалась в отсутствие теплоты и в духе соперничества.
Ревность Другого возникала и развивалась в отсутствие теплоты и в духе соперничества.
НАШИ родители были недовольны своей жизнью.
Родители Другого были недовольны своей жизнью.