Невротик по Хорни 3

  • Аспекты
Время чтения:
26 мин.
НАШИ родители не были удовлетворены от своих эмоциональных и/или сексуальных отношений и были склонны делать НАС объектом своей любви.
Родители Другого не были удовлетворены от своих эмоциональных и/или сексуальных отношений и были склонны делать его объектом своей любви.
НАШИ родители изливали свою потребность в любви на детей.
Родители Другого изливали свою потребность в любви на детей.
Выражение любви НАШИХ родителей к НАМ имело сексуальную окраску, было крайне эмоционально насыщенным.
Выражение любви родителей Другого к нему имело сексуальную окраску, было крайне эмоционально насыщенным.
НАШИ родители своим запугиванием и нежностью вынуждали НАС к страстным привязанностям, со всеми их скрытыми смыслами обладания и ревности.
Родители Другого своим запугиванием и нежностью вынуждали НАС к страстным привязанностям, со всеми их скрытыми смыслами обладания и ревности.
МЫ враждебно противостояли по отношению к НАШЕЙ семье и/или кому-либо из её членов, НАШИХ родственников, друзей родителей.
Другой враждебно противостоял по отношению к своей семье и/или кому-либо из её членов, его родственников, друзей родителей.
НАШЕ враждебное противостояние по отношению к НАШЕЙ семье, кому-либо ещё неблагоприятно сказывалось на НАШЕМ развитии.
Враждебное противостояние Другого по отношению к его семье, кому-либо ещё неблагоприятно сказывалось на его развитии.
НАМ приходилось бороться против невротичных родителей.
Другому приходилось бороться против невротичных родителей.
МЫ протестовали против неврозов, определенных поступков, враждебности, отношения НАШИХ родителей к НАМ.
Другой протестовал против неврозов, определенных поступков, враждебности, отношения его родителей к нему.
МЫ выражали НАШ протест против неврозов, определенных поступков, враждебности, отношения НАШИХ родителей к НАМ.
Другой выражал свой протест против неврозов, определенных поступков, враждебности, отношения его родителей к нему.
МЫ вытесняли НАШ протест против неврозов, определенных поступков, враждебности, отношения НАШИХ родителей к НАМ.
Другой вытеснял свой протест против неврозов, определенных поступков, враждебности, отношения его родителей к нему.
МЫ вытесняли критику, протест, обвинения к НАШИМ родителям.
Другой вытеснял критику, протест, обвинения к его родителям.
Вследствие вытеснения критики, протеста, обвинения, враждебности к НАШИМ родителям, МЫ брали вину на себя и ощущали себя недостойными любви.
Вследствие вытеснения критики, протеста, обвинения, враждебности к его родителям, Другой брал вину на себя и ощущал себя недостойным любви.
НАША вытесненная враждебность по отношению к НАШИМ родителям порождала тревожность.
Вытесненная враждебность Другого по отношению к его родителям порождала тревожность.
МЫ вытесняли НАШУ враждебность по отношению к НАШИМ родителям под воздействием беспомощности, страха, любви, чувства вины.
Другой вытеснял свою враждебность по отношению к своим родителям под воздействием беспомощности, страха, любви, чувства вины.
НАША беспомощность основывалась на НАШИХ биологических факторах.
Беспомощность Другого основывалась на его биологических факторах.
НАША беспомощность основывалась на НАШИХ психологических, интеллектуальных, душевных аспектах.
Беспомощность Другого основывалась на его психологических, интеллектуальных, душевных аспектах.
МЫ зависели от окружающих НАС людей в удовлетворении всех НАШИХ потребностей.
Другой зависел от окружающих его людей в удовлетворении всех его потребностей.
МЫ обладали меньшей силой, меньшим опытом, чем НАШИ родители, чем взрослые.
Другой обладал меньшей силой, меньшим опытом, чем его родители, чем взрослые.
МЫ ощущали свою беспомощность в следствие того, что: обладали меньшей силой, меньшим опытом, чем НАШИ родители, чем взрослые.
Другой ощущал свою беспомощность в следствие того, что: обладал меньшей силой, меньшим опытом, чем его родители, чем взрослые.
НАМ говорили, НАС убеждали, что МЫ маленький ещё, что МЫ слабы, что МЫ чего-то не понимаем, не доросли, не пережили, не знаем.
Другому говорили, Другого убеждали, что он маленький ещё, что он слаб, что он чего-то не понимает, не дорос, не пережил, не знает.
НАША зависимость от родителей затрагивала не только биологическую, но и психологическую, интеллектуальную, душевную жизнь.
Зависимость Другого от родителей затрагивала не только биологическую, но и психологическую, интеллектуальную, душевную жизнь.
МЫ ощущали свою незрелость, чтобы начать взрослую жизнь, чтобы взять свою жизнь в свои руки.
Другой ощущал свою незрелость, чтобы начать взрослую жизнь, чтобы взять свою жизнь в свои руки.
При взрослой жизни МЫ оставались зависимы от родителей.
При взрослой жизни Другой оставался зависимым от родителей.
При НАШЕМ естественном стремлении ко взрослой жизни, МЫ оставались зависимы от родителей.
При естественном стремлении Другого ко взрослой жизни, он оставался зависимым от родителей.
МЫ хотели, стремились взять свою жизнь в свои руки.
Другой хотел, стремился взять свою жизнь в свои руки.
НАШИ родители стремились сделать НАС сильным, храбрым, независимым, способным справляться со всевозможными ситуациями.
Родители Другого стремились сделать его сильным, храбрым, независимым, способным справляться со всевозможными ситуациями.
Стремлением НАШИХ родителей было дать НАМ уют, сделать послушным, продлить НАШЕ инфантильное поведение и неведение окружающего мира.
Стремлением родителей Другого было дать ему уют, сделать послушным, продлить его инфантильное поведение и неведение окружающего мира.
НАШИ родители стремились заслонить НАС от реалий взрослой жизни.
Родители Другого стремились заслонить его от реалий взрослой жизни.
НАША беспомощность была искусственно в НАС закреплена.
Беспомощность Другого была искусственно в нем закреплена.
НАША беспомощность была искусственно в НАС закреплена вследствие НАШЕЙ запуганности, сюсюканья или вследствие того, что НАШИ родители держали и воспитывали НАС в состоянии эмоциональной зависимости.
Беспомощность Другого была искусственно в нем закреплена вследствие его запуганности, сюсюканья или вследствие того, что его родители держали и воспитывали его в состоянии эмоциональной зависимости.
НАШИ родители НАС воспитывали в состоянии эмоциональной зависимости.
Родители Другого воспитывали его в состоянии эмоциональной зависимости.
НАШИ родители держали НАС в состоянии эмоциональной зависимости.
Родители Другого держали его в состоянии эмоциональной зависимости.
Чем более беспомощным МЫ делались, тем в меньше степени МЫ могли осмелиться на сопротивление в своих чувствах и действиях.
Чем более беспомощным Другой делался, тем в меньше степени он мог осмелиться на сопротивление в своих чувствах и действиях.
НАШИ родители вызывали, возбуждали страх в НАС: непосредственно угрозами, запретами, наказаниями, путем эмоциональных взрывов несдержанности и сцен насилия с их стороны,
косвенным запугиванием, внушением НАМ мысли об огромных жизненных опасностях, связанных с микробами, уличным движением, незнакомыми людьми, невоспитанными детьми, лазанием по деревьям, опасными случайностями, чем-то еще.
Родители Другого вызывали, возбуждали страх в нем: непосредственно угрозами, запретами, наказаниями, путем эмоциональных взрывов несдержанности и сцен насилия с их стороны,
косвенным запугиванием, внушением ему мысли об огромных жизненных опасностях, связанных с микробами, уличным движением, незнакомыми людьми, невоспитанными детьми, лазанием по деревьям, опасными случайностями, чем-то еще.
Чем сильнее МЫ переполнялись страхами, тем меньше МЫ осмеливались показывать или даже ощущать враждебность.
Чем сильнее Другой переполнялся страхами, тем меньше он осмеливался показывать или даже ощущать враждебность.
Любовь НАШИХ родителей к НАМ была причиной для вытеснения НАМИ враждебности к ним.
Любовь родителей Другого к нему была причиной для вытеснения им враждебности к ним.
У НАШИХ родителей отсутствовала искренняя привязанность к НАМ.
У родителей Другого отсутствовала искренняя привязанность к нему.
НАШИ родители словесно заверяли НАС, что они НАС любят, готовы всем пожертвовать ради НАС.
Родители Другого словесно заверяли его, что они его любят, готовы всем пожертвовать ради него.
МЫ цеплялись за суррогат любви НАШИХ родителей и боялись нашалить, дабы не потерять эту награду за своё послушание.
Другой цеплялся за суррогат любви его родителей и боялся нашалить, дабы не потерять эту награду за своё послушание.
МЫ будучи запуганным, цеплялись за суррогат любви НАШИХ родителей.
Другой будучи запуганным, цеплялся за суррогат любви его родителей.
МЫ вытесняли НАШУ враждебность из страха потерять любовь НАШИХ родителей к НАМ.
Другой вытеснял свою враждебность из страха потерять любовь своих родителей к себе.
МЫ жили, поступали по формуле:
«мне приходится вытеснять свою враждебность, потому что я в вас нуждаюсь»
«мне приходится вытеснять свою враждебность, потому что я боюсь вас»
«мне приходится вытеснять враждебность из-за страха потерять любовь»
«мне приходится вытеснять свою враждебность, потому что я буду плохим ребенком, если буду ее проявлять».
Другой жил, поступал по формуле:
«мне приходится вытеснять свою враждебность, потому что я в вас нуждаюсь»
«мне приходится вытеснять свою враждебность, потому что я боюсь вас»
«мне приходится вытеснять враждебность из-за страха потерять любовь»
«мне приходится вытеснять свою враждебность, потому что я буду плохим ребенком, если буду ее проявлять».
МЫ вытесняли НАШУ враждебность по вышеперечисленным формулам, а эта вытесненная враждебность в итоге порождала тревожность.
Другой вытеснял свою враждебность по вышеперечисленным формулам, а эта вытесненная враждебность в итоге порождала тревожность.
МЫ вытесняли свою враждебность по отношению к родителям, потому что опасались, что любое её проявление ухудшит НАШИ отношения с родителями.
Другой вытеснял свою враждебность по отношению к родителям, потому что опасался, что любое её проявление ухудшит его отношения с родителями.
МЫ опасались, что какое-либо проявление НАШЕЙ враждебности к НАШИМ родителям ухудшит НАШИ отношения с ними.
Другой опасался, что какое-либо проявление его враждебности к его родителям ухудшит его отношения с ним.
МЫ боялись, НАМИ двигал страх, что эти «могущественные гиганты» бросят НАС, лишат НАС успокоительного благорасположения или будут настроены против НАС.
Другой боялся, им двигал страх, что эти «могущественные гиганты» бросят его, лишат его успокоительного благорасположения или будут настроены против его.
НАМ внушали вину за любые чувства враждебности или проявления враждебности или сопротивления.
Другому внушали вину за любые чувства враждебности или проявления враждебности или сопротивления.
НАМ внушали, что МЫ являемся недостойным или презренным в собственных глазах, если МЫ либо выразим, либо чувствуем негодование и обиду на своих родителей или если МЫ нарушаем установленные НАМ правила.
Другому внушали, что он является недостойным или презренным в собственных глазах, если он либо выразит, либо чувствует негодование и обиду на своих родителей или если он нарушает установленные ему правила.
Чем сильнее НАС заставляли ощущать свою вину, тем меньше МЫ осмеливались ощущать недоброжелательность или выступать с обвинениями в адрес НАШИХ родителей.
Чем сильнее Другого заставляли ощущать свою вину, тем меньше он осмеливался ощущать недоброжелательность или выступать с обвинениями в адрес его родителей.
У НАС возбуждалось чувство вины в сексуальной сфере.
У Другого возбуждалось чувство вины в сексуальной сфере.
Запреты для НАС на сексуальную сферу Наши родители выражали через выразительное умалчивание или посредством открытых угроз и наказания.
Запреты для Другого на сексуальную сферу его родители выражали через выразительное умалчивание или посредством открытых угроз и наказания.
МЫ ощущали что не только сексуальное любопытство и сексуальные действия являются запретными, но и что МЫ сами являемся грязными и достойны презрения, если интересуемся этой темой.
Другой ощущал что не только сексуальное любопытство и сексуальные действия являются запретными, но и что он сам является грязным и достойным презрения, если интересуется этой темой.
НАМ давали понять, говорили, убеждали, что сексуальное любопытство и сексуальные действия являются запретными.
Другому давали понять, говорили, убеждали, что сексуальное любопытство и сексуальные действия являются запретными.
МЫ скрывали НАШЕ сексуальное любопытство и сексуальные действия от НАШИХ родителей.
Другой скрывал свое сексуальное любопытство и сексуальные действия от своих родителей.
НАШИ сексуальные фантазии, желания, любопытство порождали у НАС чувство вины.
Сексуальные фантазии Другого, желания, любопытство порождали у него чувство вины.
НАШИ сексуальные фантазии, желания, любопытство, связанные с одним из родителей, хотя и не получали своего выражения в результате запретного отношения к сексуальности вообще, порождали у НАС чувство вины.
Сексуальные фантазии Другого, желания, любопытство, связанные с одним из родителей, хотя и не получали своего выражения в результате запретного отношения к сексуальности вообще, порождали у него чувство вины.
НАША инфантильная тревожность вела к неврозу.
Инфантильная тревожность Другого вела к неврозу.
НАША инфантильная тревожность была необходимым, но не достаточным условием для развития НАШЕГО невроза.
Инфантильная тревожность Другого была необходимым, но не достаточным условием для развития его невроза.
Благоприятные обстоятельства, такие, как раннее изменение окружающей среды или нейтрализующие влияния любого рода, предотвращали или тормозили НАШЕ невротическое развитие.
Благоприятные обстоятельства, такие, как раннее изменение окружающей среды или нейтрализующие влияния любого рода, предотвращали или тормозили невротическое развитие Другого.
НАШИ условия жизни способствовали увеличению НАШЕЙ тревожности.
Условия жизни Другого способствовали увеличению его тревожности.
НАШИ условия жизни не способствовали уменьшению НАШЕЙ тревожности.
Условия жизни Другого не способствовали уменьшению его тревожности.
НАША тревожность приобретала устойчивый характер.
Тревожность Другого приобретала устойчивый характер.
НАША тревожность была обречена на постепенное усиление и приводила в движение в НАС все те процессы, которые образуют невроз.
Тревожность Другого была обречена на постепенное усиление и приводила в движение в нем все те процессы, которые образуют невроз.
НАША инфантильная тревожность развивалась.
Инфантильная тревожность Другого развивалась.
НАША реакция враждебности встречала препятствие в виде тех обстоятельств, которые вызывали у НАС эту враждебность.
Реакция враждебности Другого встречала препятствие в виде тех обстоятельств, которые вызывали у него эту враждебность.
НАША реакция враждебности была подавлена теми обстоятельствами, которые вызывали у НАС эту враждебность.
Реакция враждебности Другого была подавлена теми обстоятельствами, которые вызывали у него эту враждебность.
НАША реакция враждебности распространялась лишь на те обстоятельства, которые вызывали у НАС эту враждебность.
Реакция враждебности Другого распространялась лишь на те обстоятельства, которые вызывали у него эту враждебность.
НАША реакция враждебности распространялась больше, чем на те обстоятельства, которые вызывали у НАС эту враждебность.
Реакция враждебности Другого распространялась больше, чем на те обстоятельства, которые вызывали у него эту враждебность.
НАША тревожность развивалась во враждебную установку и тревожность по отношению к людям и миру вообще.
Тревожность Другого развивалась во враждебную установку и тревожность по отношению к людям и миру вообще.
НАШ опыт общения с теми, кто НАС понимает, любит, поддерживает предохранял от установки, что от других людей можно ожидать только плохого.
Опыт общения Другого с теми, кто его понимает, любит, поддерживает предохранял от установки, что от других людей можно ожидать только плохого.
НАМ не доставало опыта общения с теми, кто НАС понимает, любит, поддерживает, чтобы предохранить НАС от убеждения, что от других людей можно ожидать только плохого.
Другому не доставало опыта общения с теми, кто его понимает, любит, поддерживает, чтобы предохранить его от убеждения, что от других людей можно ожидать только плохого.
Чем более травмирующим являлись НАШИ переживания в семье, тем больше у НАС развивалась реакция ненависти по отношению к родителям и другим детям, а также недоверчивость или злобное отношение ко всем людям.
Чем более травмирующим являлись переживания Другого в семье, тем больше у него развивалась реакция ненависти по отношению к родителям и другим детям, а также недоверчивость или злобное отношение ко всем людям.
НАС изолировали, препятствовали НАШЕМУ приобретению собственного опыта.
Другого изолировали, препятствовали его приобретению собственного опыта.
Чем больше НАС изолировали, препятствовали НАШЕМУ приобретению собственного опыта, тем больше МЫ развивались в направлении недоверчивости, ненависти, злобном отношении к людям и окружающему миру.
Чем больше Другого изолировали, препятствовали его приобретению собственного опыта, тем больше он развивался в направлении недоверчивости, ненависти, злобном отношении к людям и окружающему миру.
МЫ скрывали НАШЕ недовольство своей семьей.
Другой скрывал свое недовольство своей семьей.
МЫ скрывали НАШЕ недовольство своей семьей путем подчинения установкам родителей, взрослых, бабушек и дедушек.
Другой скрывал свое недовольство своей семьей путем подчинения установкам родителей, взрослых, бабушек и дедушек.
Чем больше МЫ скрывали НАШЕ недовольство своей семьей, тем больше МЫ проецировали НАШУ тревожность на внешний мир и приобретали убеждение, что мир в целом опасен и страшен.
Чем больше Другой скрывал свое недовольство своей семьей, тем больше он проецировал свою тревожность на внешний мир и приобретал убеждение, что мир в целом опасен и страшен.
НАШЕ общее состояние, пропитанное тревожностью, отношение к окружающему миру развивалось, нарастало постепенно.
Общее состояние Другого, пропитанное тревожностью, отношение к окружающему миру развивалось, нарастало постепенно.
МЫ не осмеливались в общении с другими быть предприимчивым или драчливым.
Другой не осмеливался в общении с другими быть предприимчивым или драчливым.
МЫ лишались блаженной уверенности в своей нужности, ценности для других.
Другой лишался блаженной уверенности в своей нужности, ценности для других.
МЫ воспринимали даже безобидное поддразнивание как жестокое отвержение.
Другой воспринимал даже безобидное поддразнивание как жестокое отвержение.
МЫ проявляли себя ранимым и обидчивым.
Другой проявлял себя ранимым и обидчивым.
МЫ проявляли себя не способным к самозащите.
Другой проявлял себя не способным к самозащите.
МЫ были более ранимым и обидчивым, менее способным к самозащите, чем кто-то.
Другой был более ранимым и обидчивым, менее способным к самозащите, чем кто-то.
У НАС усиливалось, незаметно подкрадывалось всеохватывающее чувство собственного одиночества и бессилия во враждебном мире.
У Другого усиливалось, незаметно подкрадывалось всеохватывающее чувство собственного одиночества и бессилия во враждебном мире.
НАШИ отдельные острые реакции на частные провоцирующие ситуации кристаллизовались в склад НАШЕГО характера.
Отдельные острые реакции Другого на частные провоцирующие ситуации кристаллизовались в склад его характера.
НАШ склад характера не образовывал неврозов, но являлся той питательной почвой, на которой в любое время может развиться определенный невроз.
Склад характера Другого не образовывал неврозов, но являлся той питательной почвой, на которой в любое время может развиться определенный невроз.
НАШ невроз развивался на почве НАШЕГО склада характера, содержащего в себе отдельные острые реакции на частые провоцирующие ситуации.
Невроз Другого развивался на почве его склада характера, содержащего в себе отдельные острые реакции на частые провоцирующие ситуации.
МЫ остро реагировали на каких-либо провокаторов, на какие-либо провоцирующие ситуации.
Другой остро реагировал на каких-либо провокаторов, на какие-либо провоцирующие ситуации.
НАШ склад характера проявлялся как глубинная тревожность, которая неразрывно переплетена с глубинной враждебностью.
Склад характера Другого проявлялся как глубинная тревожность, которая неразрывно переплетена с глубинной враждебностью.
НАША глубинная тревожность лежала в основе НАШЕГО отношения к людям.
Глубинная тревожность Другого лежала в основе его отношения к людям.
В то время, как НАШИ отдельные частные состояния тревоги были вызваны действующей в данный момент причиной, НАША глубинная тревожность продолжала существовать, даже если в наличной ситуации не было никакого специального её возбудителя.
В то время, как отдельные частные состояния тревоги Другого были вызваны действующей в данный момент причиной, его глубинная тревожность продолжала существовать, даже если в наличной ситуации не было никакого специального её возбудителя.
НАШИ отдельные частные состояния тревоги были вызваны действующей в данный момент причиной.
Отдельные частные состояния тревоги Другого были вызваны действующей в данный момент причиной.
НАША глубинная тревожность продолжала существовать, даже если в наличной ситуации не было никакого специального её возбудителя.
Глубинная тревожность Другого продолжала существовать, даже если в наличной ситуации не было никакого специального её возбудителя.
НАША глубинная враждебность и глубинная тревожность лежала в основании НАШЕЙ нестабильности, недовольства против НАШЕГО положения в обществе, коллективе, семье, отношениях с кем-либо.
Глубинная враждебность и глубинная тревожность Другого лежала в основании его нестабильности, недовольства против его положения в обществе, коллективе, семье, отношениях с кем-либо.
У НАС отсутствовали поверхностные, внешние проявления НАШЕГО недовольства, нестабильности, глубинной тревожности, глубинной враждебности.
У Другого отсутствовали поверхностные, внешние проявления его недовольства, нестабильности, глубинной тревожности, глубинной враждебности.
НАША глубинная тревожность и враждебность проявляла себя во всевозможных симптомах.
Глубинная тревожность и враждебность Другого проявляла себя во всевозможных симптомах.
Безотносительно к частной побудительной причине, все НАШИ проявления тревожности проистекали из общей основы.
Безотносительно к частной побудительной причине, все проявления тревожности Другого проистекали из общей основы.
В НАШИХ простых ситуативных неврозах глубинная тревожность отсутствовала.
В простых ситуативных неврозах Другого глубинная тревожность отсутствовала.
НАШИ ситуативные неврозы образовывались вследствие невротических реакций на отдельные конфликтные ситуации с людьми, с которыми НАШИ отношения не были нарушены.
Ситуативные неврозы Другого образовывались вследствие невротических реакций на отдельные конфликтные ситуации с людьми, с которыми его отношения не были нарушены.
У НАС было сильное сердцебиение и состояние тревоги по ночам, сопровождающееся обильным потоотделением.
У Другого было сильное сердцебиение и состояние тревоги по ночам, сопровождающееся обильным потоотделением.
У НАС не было никаких органических причин.
У Другого не было никаких органических причин.
МЫ производили впечатление сердечного и открытого.
Другой производил впечатление сердечного и открытого.
МЫ испытывали неврозы, ступор из-за незнания как себя вести в ситуации, насколько свободно поступать при заигрывании и общении с противоположным полом, в то время как у НАС были отношения с кем-либо другим.
Другой испытывал неврозы, ступор из-за незнания как себя вести в ситуации, насколько свободно поступать при заигрывании и общении с противоположным полом, в то время как у него были отношения с кем-либо другим.
МЫ вытесняли НАШЕ чувство негодования и обиды на своего партнера за то, что отношения с ним не позволяют НАМ вступать в какую-либо связь с ещё кем-либо.
Другой вытеснял свое чувство негодования и обиды на своего партнера за то, что отношения с ним не позволяют ему вступать в какую-либо связь с ещё кем-либо.
НАША нравственность, стремление сохранить доверие к себе не позволяли НАМ знакомиться на улицах, общаться с девушками, ходить «налево».
Нравственность Другого, стремление сохранить доверие к себе не позволяли ему знакомиться на улицах, общаться с девушками, ходить «налево».
МЫ не видели суть НАШЕЙ конфликтной ситуации и не могли избавиться от донимавшей НАС тревоги.
Другой не видел суть своей конфликтной ситуации и не мог избавиться от донимавшей его тревоги.
МЫ были неспособны сознательно разрешить конфликтную ситуацию, в которой оказались.
Другой был неспособен сознательно разрешить конфликтную ситуацию, в которой оказался.
МЫ были неспособны ясно осознавать существо и природу конфликта и, как результат, были не способны принять ясное решение.
Другой был неспособен ясно осознавать существо и природу конфликта и, как результат, был не способен принять ясное решение.
МЫ хотели сменить обстановку.
Другой хотел сменить обстановку.
НАШ невроз проявлял себя по-разному, излечивался в зависимости от обстановки.
Невроз Другого проявлял себя по-разному, излечивался в зависимости от обстановки.
В НАШЕМ неврозе характера отсутствовала связь между конфликтной и невротической реакцией.
В неврозе характера Другого отсутствовала связь между конфликтной и невротической реакцией.
Вследствие существующей у НАС глубинной тревожности, малейший подвох мог вызывать у НАС крайне острую реакцию.
Вследствие существующей у Другого глубинной тревожности, малейший подвох мог вызывать у него крайне острую реакцию.
Формы проявления НАМИ тревожности и виды защит от неё, у НАС были разными.
Формы проявления тревожности Другим и виды защит от неё, у него были разными.
НАША глубинная тревожность варьировалась у НАС по своей степени и интенсивности в зависимости от окружения, атмосферы, ситуации, времени.
Глубинная тревожность Другого варьировалась у него по своей степени и интенсивности в зависимости от окружения, атмосферы, ситуации, времени.
МЫ испытывали чувство собственной незначительности, беспомощности, покинутости, подверженности опасности, нахождения в мире, который открыт обидам, обману, нападкам, оскорблениям, предательству, зависти.
Другой испытывал чувство собственной незначительности, беспомощности, покинутости, подверженности опасности, нахождения в мире, который открыт обидам, обману, нападкам, оскорблениям, предательству, зависти.
МЫ ощущали себя, НАШЕ ощущение можно было бы описать, как: МЫ сидим посреди сцены в виде крошечного, беспомощного, голого ребенка, окруженного всевозможными угрожающими чудовищами, людьми и зверями, готовыми напасть на НАС.
Другой ощущал себя, его ощущение можно было бы описать, как: он сидит посреди сцены в виде крошечного, беспомощного, голого ребенка, окруженного всевозможными угрожающими чудовищами, людьми и зверями, готовыми напасть на него.
В НАШИХ психозах встречалась довольно высокая степень осознания наличия вышеописанной тревожности.
В психозах Другого встречалась довольно высокая степень осознания наличия вышеописанной тревожности.
МЫ сдерживали, подавляли НАШУ враждебность, выделенную энергию на активную деятельность, чтобы она ни дай Бог, не «выстрелила».
Другой сдерживал, подавлял свою враждебность, выделенную энергию на активную деятельность, чтобы она ни дай Бог, не «выстрелила».
НАМ хотелось наорать, проявить гнев, а потом побежать.
Другому хотелось наорать, проявить гнев, а потом побежать.
МЫ орали в уме на «раздражитель», а потом у НАС был позыв убежать.
Другой орал в уме на «раздражитель», а потом у него был позыв убежать.
МЫ убегали в уме.
Другой убегал в уме.
У НАС проявлялась параноидальная тревожность в отношении окружающих, каких-либо людей, тех, кто якобы за НАМИ следит.
У Другого проявлялась параноидальная тревожность в отношении окружающих, каких-либо людей, тех, кто якобы за ним следит.
МЫ воспринимали проявляемую кем-то доброту как скрытую враждебность.
Другой воспринимал проявляемую кем-то доброту как скрытую враждебность.
В НАШИХ неврозах не было осознания глубинной тревожности или глубинной враждебности, по крайней мере она вовсе не соответствовала тому значению и влиянию, которое она имеет для всей НАШЕЙ жизни.
В неврозах Другого не было осознания глубинной тревожности или глубинной враждебности, по крайней мере она вовсе не соответствовала тому значению и влиянию, которое она имеет для всей его жизни.
МЫ видели себя во снах, где МЫ прятались в норке, убегали, избегали, чтобы НАС не раздавили, чтобы на НАС не напали.
Другой видел себя во снах, где он прятался в норке, убегал, избегал, чтобы его не раздавили, чтобы на него не напали.
МЫ не осознавали, что боялись каждого, и не знали, что такое тревожность.
Другой не осознавал, что боялся каждого, и не знал, что такое тревожность.
НАШЕ подспудное недоверие к каждому человеку скрывалось за поверхностным убеждением в том, что люди в целом являются вполне симпатичными.
Подспудное недоверие Другого к каждому человеку скрывалось за поверхностным убеждением в том, что люди в целом являются вполне симпатичными.
НАШЕ подспудное недоверие к каждому человеку сосуществовало с внешне хорошими отношениями с кем-то.
Подспудное недоверие Другого к каждому человеку сосуществовало с внешне хорошими отношениями с кем-то.
НАШЕ существующее глубинное презрение к каждому было замаскировано готовностью восхищаться.
Существующее глубинное презрение Другого к каждому было замаскировано готовностью восхищаться.
НАША глубинная тревожность относилась к людям, но была полностью лишена личностного характера и трансформирована в ощущение опасности, исходящей от грозы, политических событий, микробов, несчастных случаев, консервированной пищи, или в чувство того, что НАС преследует судьба.
Глубинная тревожность Другого относилась к людям, но была полностью лишена личностного характера и трансформирована в ощущение опасности, исходящей от грозы, политических событий, микробов, несчастных случаев, консервированной пищи, или в чувство того, что его преследует судьба.
МЫ не осознавали, скрывали от себя, что НАША глубинная тревожность относилась к людям, но была полностью лишена личностного характера и трансформирована в ощущение опасности, исходящей от грозы, политических событий, микробов, несчастных случаев, консервированной пищи, или в чувство того, что НАС преследует судьба.
Другой не осознавал, скрывал от себя, что его глубинная тревожность относилась к людям, но была полностью лишена личностного характера и трансформирована в ощущение опасности, исходящей от грозы, политических событий, микробов, несчастных случаев, консервированной пищи, или в чувство того, что его преследует судьба.
НАША тревожность относилась к людям, а не к микробам и тому подобному.
Тревожность Другого относилась к людям, а не к микробам и тому подобному.
МЫ не осознавали, скрывали от себя, что НАША тревожность относилась к людям, а не к микробам и тому подобному.
Другой не осознавал, скрывал от себя, что его тревожность относилась к людям, а не к микробам и тому подобному.
МЫ не осознавали, что НАШЕ раздражение против людей не являлось адекватной и оправданной реакцией на некоторую действующую в данный момент причину, но что МЫ сами стали в своей основе враждебными и недоверчивыми по отношению к другим людям.
Другой не осознавал, что его раздражение против людей не являлось адекватной и оправданной реакцией на некоторую действующую в данный момент причину, но что он сам стал в своей основе враждебным и недоверчивым по отношению к другим людям.
НАШЕ раздражение против людей не являлось адекватной и оправданной реакцией на некоторую действующую в данный момент причину.
Раздражение Другого против людей не являлось адекватной и оправданной реакцией на некоторую действующую в данный момент причину.
МЫ сами были в своей основе враждебными и недоверчивыми по отношению к другим людям.
Другой сам был в своей основе враждебным и недоверчивым по отношению к другим людям.
НАША глубинная тревожность и враждебность по отношению к людям была НАШИМ нормальным отношением.
Глубинная тревожность и враждебность Другого по отношению к людям была его нормальным отношением.
МЫ воспринимали, перенимали от НАШИХ родителей, окружающих, из НАШЕЙ культуры, что глубинная тревожность и враждебность по отношению к людям является нормальным отношением.
Другой воспринимал, перенимал от своих родителей, окружающих, из своей культуры, что глубинная тревожность и враждебность по отношению к людям является нормальным отношением.
МЫ ощущали себя беспомощными перед силами, более могущественными, чем МЫ сами, такими, как смерть, болезнь, старость, природные катастрофы, политические события, несчастные случаи.
Другой ощущал себя беспомощным перед силами, более могущественными, чем он сам, такими, как смерть, болезнь, старость, природные катастрофы, политические события, несчастные случаи.
МЫ осознавали свою беспомощность.
Другой осознавал свою беспомощность.
НАШЕ осознание НАШЕЙ беспомощности впечаталось в НАС на всю жизнь.
Осознание Другим своей беспомощности впечаталось в него на всю жизнь.
НАШ Страх перед Творцом имел общий с глубинной тревожностью элемент беспомощности по отношению к более могущественным силам, но он не означал враждебность со стороны этих сил.
Страх Другого перед Творцом имел общий с глубинной тревожностью элемент беспомощности по отношению к более могущественным силам, но он не означал враждебность со стороны этих сил.
МЫ скрывали от себя ощущение беспомощности по отношению к НАШИМ человеческим недостаткам.
Другой скрывал от себя ощущение беспомощности по отношению к своим человеческим недостаткам.
МЫ ощущали НАШУ беспомощность по отношению к НАШИМ человеческим недостаткам.
Другой ощущал свою беспомощность по отношению к своим человеческим недостаткам.
МЫ неразборчиво ощущали свою беспомощность к своим недостаткам, ограниченным возможностям.
Другой неразборчиво ощущал свою беспомощность к своим недостаткам, ограниченным возможностям.
МЫ сохраняли способность проявлять достаточную дружелюбность и доверие по отношению к некоторым людям.
Другой сохранял способность проявлять достаточную дружелюбность и доверие по отношению к некоторым людям.
МЫ теряли способность проявлять достаточную дружелюбность и доверие по отношению к некоторым людям.
Другой терял способность проявлять достаточную дружелюбность и доверие по отношению к некоторым людям.
МЫ получали отрицательный опыт тогда, когда МЫ могли с ним совладать.
Другой получал отрицательный опыт тогда, когда он мог с ним совладать.
У НАС отрицательный опыт приходился на тот возраст, когда МЫ ещё не могли с ним справиться и вследствие своей беспомощности реагировали на него тревожностью.
У Другого отрицательный опыт приходился на тот возраст, когда он ещё не мог с ним справиться и вследствие своей беспомощности реагировал на него тревожностью.
НАША глубинная тревожность влияла на НАШЕ отношение к себе и другим.
Глубинная тревожность Другого влияла на его отношение к себе и другим.
НАША глубинная тревожность создавала в НАС эмоциональную изоляцию, тем более невыносимую, что она сочеталась с чувством внутренней слабости НАШЕГО «я», что было ослаблением самой основы НАШЕЙ уверенности в себе.
Глубинная тревожность Другого создавала в нем эмоциональную изоляцию, тем более невыносимую, что она сочеталась с чувством внутренней слабости его «я», что было ослаблением самой основы его уверенности в себе.
НАША глубинная тревожность привносила в себе зародыш потенциального конфликта между желанием полагаться на других и невозможностью сделать это вследствие идущего из глубины недоверия и враждебного чувства к ним.
Глубинная тревожность Другого привносила в себе зародыш потенциального конфликта между желанием полагаться на других и невозможностью сделать это вследствие идущего из глубины недоверия и враждебного чувства к ним.
МЫ испытывали конфликт между НАШИМ желанием полагаться на других и невозможностью сделать это вследствие идущего из глубины недоверия и враждебного чувства к ним.
Другой испытывал конфликт между своим желанием полагаться на других и невозможностью сделать это вследствие идущего из глубины недоверия и враждебного чувства к ним.
МЫ отвергали всякую помощь НАМ.
Другой отвергал всякую помощь ему.
МЫ хотели, стремились не зависеть от родителей, от тех, кого МЫ ненавидим, кому не доверяем.
Другой хотел, стремился не зависеть от родителей, от тех, кого он ненавидел, кому не доверял.
МЫ из-за внутренней слабости ощущали желание переложить всю ответственность на других, получить от них защиту и заботу, в то же самое время вследствие глубинной враждебности, МЫ испытывали слишком глубокое недоверие, чтобы осуществить это желание.
Другой из-за внутренней слабости ощущал желание переложить всю ответственность на других, получить от них защиту и заботу, в то же самое время вследствие глубинной враждебности, он испытывал слишком глубокое недоверие, чтобы осуществить это желание.
НАМ приходилось затрачивать львиную долю своей энергии на своё успокоение и укрепление уверенности в себе.
Другому приходилось затрачивать львиную долю своей энергии на своё успокоение и укрепление уверенности в себе.
Чем более невыносимой являлась НАША тревожность, тем более основательные МЫ искали, создавали меры защиты себя
МЫ пытались защитить себя от банальной тревожности с помощью:
любви,
подчинения,
власти,
реакции ухода (отстранения).
Другой пытался защитить себя от банальной тревожности с помощью:
любви,
подчинения,
власти,
реакции ухода (отстранения).
МЫ хотели получать любовь в любой форме в качестве могущественной защиты от тревожности.
Другой хотел получать любовь в любой форме в качестве могущественной защиты от тревожности.
МЫ мыслили, поступали, требовали любви от других по формуле: если вы меня любите, вы не причините мне зла.
Другой мыслил, поступал, требовал любви от других по формуле: если вы меня любите, вы не причините мне зла.
МЫ искали кому бы подчиниться, хотели подчиняться, подчинялись с целью получить защиту от своей банальной тревоги, относилось ли это подчинение к определенным лицам, институтам или нет.
Другой искал кому бы подчиниться, хотел подчиняться, подчинялся с целью получить защиту от своей банальной тревоги, относилось ли это подчинение к определенным лицам, институтам или нет.
МЫ подчинялись общепринятым традиционным взглядам, религиозным ритуалам или требованиям некоторого могущественного лица.
Другой подчинялся общепринятым традиционным взглядам, религиозным ритуалам или требованиям некоторого могущественного лица.
НАШЕ следование этим правилам или повиновение им служило определяющим мотивом для всего НАШЕГО поведения.
Следование Другим этим правилам или повиновение им служило определяющим мотивом для всего его поведения.
НАШЕ повиновение принимало форму необходимости быть «хорошим», а дополнительная смысловая нагрузка понятия «хороший» видоизменялась вместе с теми требованиями или правилами, которым МЫ подчинялись.
Повиновение Другого принимало форму необходимости быть «хорошим», а дополнительная смысловая нагрузка понятия «хороший» видоизменялась вместе с теми требованиями или правилами, которым он подчинялся.
НАШЕ отношение подчинения, не связанное с каким-либо социальным институтом или лицом, принимало более обобщенную форму подчинения потенциальным желаниям всех людей и избегания всего, что могло вызывать возмущение или обиду.
Отношение подчинения Другого, не связанное с каким-либо социальным институтом или лицом, принимало более обобщенную форму подчинения потенциальным желаниям всех людей и избегания всего, что могло вызывать возмущение или обиду.
МЫ разрывались внутренними конфликтами и противоречивыми стремленьями, каким из противоречивых желаний людей подчиняться и как лучше избежать обиды или возмущения.
Другой разрывался внутренними конфликтами и противоречивыми стремленьями, каким из противоречивых желаний людей подчиняться и как лучше избежать обиды или возмущения.
МЫ вытесняли все свои собственные требования, критику в адрес других лиц, позволяли плохое обращение с собой и готовы были оказать услуги всем.
Другой вытеснял все свои собственные требования, критику в адрес других лиц, позволял плохое обращение с собой и готов был оказать услуги всем.
МЫ выражали НАШЕ отношение подчинения, не связанное с каким-либо социальным институтом или лицом, вытесняя все свои собственные требования, критику в адрес других лиц, позволяя плохое обращение с собой и были готовы оказать услуги всем.
Другой выражал свое отношение подчинения, не связанное с каким-либо социальным институтом или лицом, вытесняя все свои собственные требования, критику в адрес других лиц, позволяя плохое обращение с собой и был готов оказать услуги всем.
МЫ не осознавали, не хотели себе признаваться, что в основе НАШИХ действий лежит тревожность и твердо верили, что выражаем НАШЕ отношение подчинения этим образом, руководствуясь идеалами бескорыстия или самопожертвования, вплоть до отказа от собственных желаний.
Другой не осознавал, не хотел себе признаваться, что в основе его действий лежит тревожность и твердо верил, что выражает свое отношение подчинения этим образом, руководствуясь идеалами бескорыстия или самопожертвования, вплоть до отказа от собственных желаний.
МЫ руководствовались формулой: если я уступлю, мне не причинят зла.
Другой руководствовался формулой: если я уступлю, мне не причинят зла.
НАШЕ отношение подчинения служило цели обретения успокоения через любовь, привязанность, расположение.
Отношение подчинения Другого служило цели обретения успокоения через любовь, привязанность, расположение.
Для НАС любовь была столь важна, что НАШЕ чувство безопасности зависело от этого и МЫ были готовы заплатить за него любую цену.
Для Другого любовь была столь важна, что его чувство безопасности зависело от этого и он был готов заплатить за него любую цену.
НАША готовность заплатить за любовь любую цену проявлялась через подчинение желаниям других.
Готовность Другого заплатить за любовь любую цену проявлялась через подчинение желаниям других.
МЫ не верили ни в какую любовь и привязанность, и тогда НАШЕ отношение подчинения было направлено не на завоевание любви, а на поиски защиты.
Другой не верил ни в какую любовь и привязанность, и тогда его отношение подчинения было направлено не на завоевание любви, а на поиски защиты.
МЫ чувствовали свою безопасность лишь при полном повиновении.
Другой чувствовал свою безопасность лишь при полном повиновении.
У НАС была столь велика тревожность и неверие в любовь, что полюбить и поверить в ответное чувство для НАС было невообразимо.
У Другого была столь велика тревожность и неверие в любовь, что полюбить и поверить в ответное чувство для него было невообразимо.
МЫ стремились достичь безопасности путём обретения реальной власти, успеха или обладания.
Другой стремился достичь безопасности путём обретения реальной власти, успеха или обладания.
МЫ стремились защититься от НАШЕЙ глубинной тревожности.
Другой стремился защититься от своей глубинной тревожности.
МЫ стремились достичь защиты от НАШЕЙ глубинной тревожности по формуле:
если я обладаю властью, никто не сможет меня обидеть,
если я уступлю, мне не причинят зла,
если вы меня любите, вы не причините мне зла.
Другой стремился достичь защиты от своей глубинной тревожности по формуле:
если я обладаю властью, никто не сможет меня обидеть,
если я уступлю, мне не причинят зла,
если вы меня любите, вы не причините мне зла.
МЫ испытывали желание бороться с миром, справляться с трудностями тем или иным путём.
Другой испытывал желание бороться с миром, справляться с трудностями тем или иным путём.
МЫ стремились достичь власти или влияния через накопление собственности, денег, игрушек, материальных ценностей и вещей.
Другой стремился достичь власти или влияния через накопление собственности, денег, игрушек, материальных ценностей и вещей.
МЫ защищались от НАШЕЙ глубинной тревожности, пытались от неё защититься посредством ухода.
Другой защищался от своей глубинной тревожности, пытался от неё защититься посредством ухода.
МЫ стремились достичь независимости от других в удовлетворении НАШИХ внешних и внутренних потребностей.
Другой стремился достичь независимости от других в удовлетворении своих внешних и внутренних потребностей.
МЫ стремились достичь независимости от внешних потребностей через накопление собственности, денег, игрушек, материальных ценностей и вещей.
Другой стремился достичь независимости от внешних потребностей через накопление собственности, денег, игрушек, материальных ценностей и вещей.
НАША тревожность была слишком велика, чтобы извлекать из накапливаемой собственности удовольствие.
Тревожность Другого была слишком велика, чтобы извлекать из накапливаемой собственности удовольствие.
МЫ оберегали НАШУ собственность со скупостью, потому что единственной целью накопления было застраховать НАС от всевозможных случайностей.
Другой оберегал свою собственность со скупостью, потому что единственной целью накопления было застраховать себя от всевозможных случайностей.
МЫ ограничивали свои потребности до минимума, чтобы достичь независимости.
Другой ограничивал свои потребности до минимума, чтобы достичь независимости.
МЫ стремились к независимости в удовлетворении внутренних потребностей в попытке эмоционального обособления.
Другой стремился к независимости в удовлетворении внутренних потребностей в попытке эмоционального обособления.
МЫ подавляли НАШИ эмоциональные потребности.
Другой подавлял свои эмоциональные потребности.
МЫ уходили от серьезного отношения к чему бы то ни было, включая собственное «я».
Другой уходил от серьезного отношения к чему бы то ни было, включая собственное «я».
МЫ не придавали НАШЕМУ «я» важного значения.
Другой не придавал своему «я» важного значения.
МЫ отказывались от собственных желаний.
Другой отказывался от собственных желаний.
МЫ отказывались от собственных желаний с целью быть «хорошими» или подчиняться желаниям других ради собственной безопасности.
Другой отказывался от собственных желаний с целью быть «хорошим» или подчиняться желаниям других ради собственной безопасности.
Для НАС мысль о том, чтобы быть «хорошими», не играла абсолютно никакой роли.
Для Другого мысль о том, чтобы быть «хорошим», не играла абсолютно никакой роли.
НАШЕЙ целью отказа от собственных желаний являлось достижение независимости от кого-то.
Целью отказа Другого от собственных желаний являлось достижение независимости от кого-то.
МЫ защищались от своей тревожности по формуле: если МЫ реагируем отстранением, уходом, ничто не заденет НАС.
Другой защищался от своей тревожности по формуле: если я реагирую отстранением, уходом, ничто не заденет меня.
МЫ испытывали потребность в успокоении.
Другой испытывал потребность в успокоении.
НАШИ попытки защиты от глубинной тревожности вызывались не стремлением удовлетворить желание удовольствия или счастья, а потребностью в успокоении.
Попытки защиты Другого от глубинной тревожности вызывались не стремлением удовлетворить желание удовольствия или счастья, а потребностью в успокоении.
НАШИ попытки защиты от глубинной тревожности имели большую силу, влияние на НАШЕ поведение.
Попытки защиты Другого от глубинной тревожности имели большую силу, влияние на его поведение.
НАШИ попытки защиты от глубиной тревожности были настоятельными, властными не менее чем инстинктивные влечения.
Попытки защиты Другого от глубиной тревожности были настоятельными, властными не менее чем инстинктивные влечения.
МЫ не различали НАШИ естественные влечения и попытки защиты от глубинной тревожности.
Другой не различал свои естественные влечения и попытки защиты от глубинной тревожности.
МЫ выдавали НАШИ попытки защиты от глубинной тревожности за естественные влечения.
Другой выдавал свои попытки защиты от глубинной тревожности за естественные влечения.
НАШЕ честолюбивое стремление было столько же сильным, как сексуальное влечение или даже сильнее.
Честолюбивое стремление Другого было столько же сильным, как сексуальное влечение или даже сильнее.
НАШИ попытки и способы обретения желаемого успокоения давали НАМ это успокоение.
Попытки и способы Другого обретения желаемого успокоения давали ему это успокоение.
НАШИ попытки и способы обретения желаемого успокоения не давали НАМ это успокоение.
Попытки и способы обретения желаемого успокоения Другого не давали ему это успокоение.
Жизненная ситуация позволяла НАМ следовать каким-либо или преимущественно одному из вышеперечисленных способов защиты от глубинной тревожности без сопутствующих конфликтов, даже если такое одностороннее следование оплачивалось ценой обеднения НАШЕЙ личности как целого.
Жизненная ситуация позволяла Другому следовать каким-либо или преимущественно одному из вышеперечисленных способов защиты от глубинной тревожности без сопутствующих конфликтов, даже если такое одностороннее следование оплачивалось ценой обеднения его личности как целого.
МЫ выбрав путь покорности, обрели мир и, как следствие этого, значительное удовлетворение в том типе культуры, который требовал от НАС послушания родителям, партнеру, друзьям и близким, а также традиционным формам жизни.
Другой выбрав путь покорности, обрел мир и, как следствие этого, значительное удовлетворение в том типе культуры, который требовал от него послушания родителям, партнеру, друзьям и близким, а также традиционным формам жизни.
НАШЕ ненасытное стремление к власти обламывалось.
Ненасытное стремление Другого к власти обламывалось.
НАШЕ ненасытное стремление к власти подтверждалось и приносило НАМ успокоение.
Ненасытное стремление Другого к власти подтверждалось и приносило ему успокоение.
НАШЕ ненасытное стремление к власти реализовывалось через манипуляции с кем-то и приносило успокоение.
Ненасытное стремление Другого к власти реализовывалось через манипуляции с кем-то и приносило успокоение.
НАША покорность реализовывалась через подчинение манипуляторам и приносила успокоение.
Покорность Другого реализовывалась через подчинение манипуляторам и приносила успокоение.
МЫ никак не могли найти, кому бы подчиниться и успокоиться.
Другой никак не мог найти, кому бы подчиниться и успокоиться.
НАШЕ прямое следование своей цели заканчивалось крахом, так как НАШИ предъявляемые требования были столь чрезмерны или МЫ делали столь опрометчивые поступки, что вызывали конфликты с людьми.
Прямое следование Другого своей цели заканчивалось крахом, так как его предъявляемые требования были столь чрезмерны или он делал столь опрометчивые поступки, что вызывал конфликты с людьми.
МЫ искали успокоение от лежащей в НАШЕЙ основе сильной тревожности не на одном, а на нескольких путях, которые, кроме того, были несовместимы друг с другом.
Другой искал успокоение от лежащей в его основе сильной тревожности не на одном, а на нескольких путях, которые, кроме того, были несовместимы друг с другом.
МЫ одновременно испытывали настоятельную потребность повелевать другими и хотели, чтобы НАС любили.
Другой одновременно испытывал настоятельную потребность повелевать другими и хотел, чтобы его любили.
МЫ в одно и то же время стремились к подчинению, при этом навязывая другим свою волю.
Другой в одно и то же время стремился к подчинению, при этом навязывая другим свою волю.
МЫ избегали людей, не отказываясь от желания быть ими любимыми.
Другой избегал людей, не отказываясь от желания быть ими любимыми.
НАШИ неразрешимые конфликты несовместимых способов успокоения являлись динамическими центрами неврозов.
Неразрешимые конфликты несовместимых способов успокоения Другого являлись динамическими центрами неврозов.
МЫ стремились к любви.
Другой стремился к любви.
МЫ стремились к власти.
Другой стремился к власти.
НАШИ неврозы являлись результатом конфликта между инстинктивными влечениями и социальными требованиями или тем, как они представлены в Супер-эго.
Неврозы Другого являлись результатом конфликта между инстинктивными влечениями и социальными требованиями или тем, как они представлены в Супер-эго.
Внутри НАС возникали конфликты между НАШИМИ инстинктивными влечениями и социальными требованиями к НАМ.
Внутри Другого возникали конфликты между его инстинктивными влечениями и социальными требованиями к нему.
НАШ конфликт между побуждением и социальным давлением давал почву для возникновения невроза.
Конфликт Другого между побуждением и социальным давлением давал почву для возникновения невроза.
НАШ конфликт между НАШИМ побуждением и социальным давлением составлял необходимое условие для возникновения у НАС невроза, но не достаточное.
Конфликт Другого между его побуждением и социальным давлением составлял необходимое условие для возникновения у него невроза, но не достаточное.
НАШЕ столкновение между НАШИМИ желаниями и социальными требованиями приводило к неврозам.
Столкновение Другого между его желаниями и социальными требованиями приводило к неврозам. 
+26
01:59
1962
Нет комментариев. Ваш будет первым!